Книга Очень страшно и немного стыдно - Жужа Д.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все совсем неправильно. Совсем. Они не так меня поняли. Я же просто не хотела мешать. Что они решили? А сейчас придет этот человек – и тогда все станет совсем неправильно. Чего они от меня хотят? Нужно бежать.
– Куда же вы? Здесь ее зонт.
Бегу и не понимаю, вода в глазах – это дождь или слезы. Видимо, у меня ничего не получится. Совсем. Машу руками. Пытаюсь остановить машину. В глаза словно вставили стекла в наплывах. Моргаю. Уверена, у меня давно потекла тушь.
В кэбе сухо и тепло. На стекле за спиной водителя объявление – “Здравствуйте, меня зовут Гэйл. Я ваш водитель. Мне пятьдесят три года. Я прохожу сложную трансформацию в своей жизни – смену пола. Прошу, отнеситесь к этому с пониманием, если необходимо, я отвечу на любые ваши вопросы. Насмешки и высокомерное отношение заставят меня страдать. Спасибо за понимание”. Я смотрю на Гэйла – у него в ушах качаются огромные серьги с синими стеклами, огромные ухоженные руки в браслетах.
– Скажите, где вы купили такой красивый лак для ногтей, Гэйл?
Когда я расплачиваюсь, он улыбается мне алыми губами, одергивая юбку.
– Ты вся промокла. И оставила дома телефон.
– Да?
– Да.
– Мне было страшно. И я стала волноваться. И вот, ничего не получилось.
– Я понимаю.
– Он не пришел.
– Знаю.
– Откуда?
– Он обзвонился на твой забытый телефон, а потом перезвонил мне. У него что-то там с собакой, приступ. Он в больнице. С ней. Говорит, может, это ревность.
– Ревность?
– Ну да.
– Ко мне? Но я могу ей объяснить…
– Я же говорила, что вы похожи.
– Да?
– Без сомнения.
– И что теперь?
– Завтра он тебя ждет там же. Кстати…
– Да?
– Ты еще не полюбила Лондон?
После гольф-клуба, где над вывеской ветер зло трепал разноцветные флаги, я проворонила нужный поворот. Дома встречались все реже, по скошенным полям, в квадратах проволочных изгородей, ходили лишь вороны да чайки. Заливы сменялись заливами, и в них отвесными стенами обрывались скалы. В оврагах трава была еще зеленой, но ближе к воде топорщилась пегим собачьим загривком, вгрызалась в дюны, пересыпанная песком. Отцвел утесник, и теперь его кусты больше походили на камни, выложенные вдоль дорог.
Нужно было разворачиваться, возвращаться в деревню и спрашивать дорогу. Но не успела я даже притормозить, как увидела большую толпу. Для такой безлюдной местности это было неожиданно – люди стояли вдоль дороги, у подножия уходящего вверх холма. В самом центре склона, спиной ко всем, стоял высокий широкоплечий человек. Он то свистел, то гортанно кричал. В траве, далеко над ним, сбились в кучу овцы, а вокруг них сновали собаки, то укладывались в траву ждать, то лаяли, гнали зигзагами, между деревянных тумб. Когда наконец овечий поток влился в последние ворота, люди начали аплодировать, а хозяин, дождавшись собак, ушел, ни разу к толпе не повернувшись. Я видела только профиль – щеку рассекал глубокий шрам.
Мне объяснили, что я заехала слишком далеко, но что к гостинице можно вернуться, срезав угол. Казалось, этой заросшей проселочной дороге не будет конца. Я включила радио. Мужской голос тянул слова, цепляя их друг за друга.
Наступила пауза, и слышно было неровное дыхание чтеца. Боже мой, все то же – любовные страдания, неудовлетворенные желания. Ничего нового. У всех одно и то же. Но меня это больше не интересует. Все. Хватит. Никаких желаний, а следовательно, и никаких страданий. Точка. Теперь на повестке дня – спокойная жизнь одиночки. Расчет только на себя.
Мысли перебил женский писклявый речитатив. Дублин. Литфестиваль. Молодые поэты. Голос был таким резким, что радио пришлось выключить. Не буду, не буду, не буду. И про все эти нежности больше не буду. Буду наконец независимой… вам-под-фа-той-та-ить-же-ле-зо-лат.
Скоро потянулись высокий, заросший мхом забор, сторожевые башни и дом привратника. Ворота открылись автоматически, дорога через парк заняла еще минуты две, и только после этого я увидела сам отель.
Путеводители не врали, Эшфордский замок был действительно огромным. На протяжении столетий он обрастал пристройками и вымахал до размеров городского квартала. Бесформенный, из темного камня, истерзанный дождем и ветром, но все еще надежно хранящий знаки ведьм в своих каминных трубах.
После парадного подъезда и холла с низкорослыми рыцарями в доспехах шла длинная анфилада гостиных. В них размещались регистратура, библиотека, бар и заставленный громоздкой мебелью парадный зал для приемов в донжоне. Вся эта внушительных размеров роскошь отчаянно нуждалась в ремонте, а от затхлого запаха ковров не под силу было избавиться, сколько ни проветривай.
Навстречу мне вышел плотный администратор в ливрее. Он грустно попросил заполнить анкету – действительно, страдание здесь выглядело куда уместнее дружелюбия. Меня поселили на втором этаже. Два узких окна, затертых по углам, смотрели на фонтан, криво бьющий в небо пенной водой.
Единственной отремонтированной частью всего замка был салон красоты с примыкавшими к нему бассейном, сауной и тренажерным залом. Туда я и отправилась.
– Конгали, – представилась массажистка и протянула мне мягкую ладошку. Волосы у нее были так аккуратно собраны на затылке, словно их собирали по волоску, пухлые губки сияли блеском, а глаза, темные, широко раскрытые, смотрели на мир с удивлением. Она светилась здоровьем, на щеках матово переливался румянец, а белки глаз были голубыми, как у младенцев.
“Кон-га-ли”, – повторила я про себя. Имя каталось во рту сладким ландрином.
Опять пришлось что-то заполнить.
– Что это у вас?
– Это? След от обручального кольца.
– Как шрам. И как долго вы его носили?
– Двадцать один год.
– А теперь – нет?
– Теперь нет. А вы? Замужем? – Я легла на кушетку. Она замолчала, покрутила носиком, и между бровей у нее появилась складка.
– Нет.
– Что, не хотите?
– Да нет.
– А что?
– Нет мужчин. Ну то есть достойных нет. У нас здесь народу вообще немного. – Она пальчиком описала в воздухе круг, и я не поняла, говорила она про замок, про соседний город или про всю Ирландию.