Книга Городская магия - Кира Измайлова

"Да что же это такое!" — расстроилась я и начала собирать разнокалиберные фотографии, многие еще черно-белые. Конечно, одним глазом я посматривала на запечатленные на фото лица, совершенно незнакомые. Должно быть, эти фотографии относились к студенческим годам Давлетьярова, если судить по одежде и прическам. А вот, кстати и он сам… Я не удержалась и взглянула пристальнее. Видимо, снимок был сделан на субботнике или еще каком-то мероприятии в этом роде. Во всяком случае у ребят на заднем плане в руках у кого грабли, у кого метлы, а деревья стоят почти голые. Сам Игорь Георгиевич, совсем молодой, в толстом свитере, с дурацкой стрижкой, какие носили в те годы, с сигаретой, недовольно щурится в объектив камеры, а за спиной его корчат рожи несколько парней, в одном из которых я по некотором раздумьи опознала недоброй памяти Лодыгина. Следующая фотография заворожила меня окончательно: тот же субботник, но на этот раз Давлетьяров обнимает за плечи прехорошенькую девушку и даже вполне искренне улыбается, а неподалеку маячит средних лет женщина в беретке, удивительно кого-то мне напоминающая. Я перевернула карточку: на обороте было подписано карандашом, округлым незнакомым почерком — "Игорь, мама, я", и стояла дата. Я прикинула в уме — Давлетьяров должен был тогда быть на четвертом или пятом курсе. Давненько, однако…

Вздохнув, я начала собирать остальные фотографии, чтобы убрать их уже, наконец, на место, но, заметив краешек цветного снимка, снова не удержалась от любопытства. Лучше бы удержалась, честное слово, потому что это оказались свадебные фотографии. Та самая прехорошенькая девушка в простом белом платье, без фаты, правда, только в веночке из искусственных мелких цветочков — последний писк моды по тогдашним временам, мне еще мама рассказывала, ее младшая сестра, моя, стало быть тетка, как раз в то время замуж выходила, — с букетом то ли хризантем, то ли пионов, счастливая, сияющая. Давлетьяров, с трудом сдерживающий улыбку. По бокам, наверно, свидетели, незнакомые лица. И все та же женщина, только теперь не в беретке, а с высокой торжественной прической. Господи, да на кого же она так похожа?

Я снова перевернула фотографию, надеясь увидеть там подсказку. На мое счастье, таковая нашлась, иначе бы я умерла от неудовлетворенного любопытства. Подпись, на этот раз сделанная, видимо, рукой фотографа, гласила: "Слева направо: Алексей Кудрин, Светлана Зорькина, Игорь Давлетьяров, Лидия Смирнова, Наталья Собенко, Павел Званский, Лариса Смирнова." Я опять взглянула на снимок и поразилась собственной тупости. Конечно, меня ввела в заблуждение прическа! Таких залитых лаком «башен» давно никто не носит, и эта женщина сейчас щеголяет элегантной модной стрижкой… Лариса Смирнова — это Лариса Романовна Смирнова, наша преподавательница и… и, похоже, мать Лидии Смирновой, если судить по фотографии с «субботника». То есть… теща Давлетьярова!?

Я посидела еще минут пять, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник. Кое-что теперь становилось ясным, во всяком случае, своеобразные отношения Давлетьярова с Ларисой Романовной. С другой стороны, прибавилось и тайн. Выходит, Игорь Георгиевич был женат? На этой самой Лидии? Но никто никогда о ней не слышал, что странно, раз она училась в нашем университете (а в этом я даже не сомневалась — с такой-то мамой!). И обручального кольца он не носит. Да и в этой квартире присутствия женщины ну никак не ощущается! И потом, имейся у Давлетьярова какая-то жена, неужели бы она не объявилась на его мнимые похороны, не навестила бы его в санатории? Складывалось впечатление, что была эта Лидия Смирнова, была… а потом исчезла. Может, бросила его? Я бы не удивилась, ужиться с Давлетьяровым, судя по всему, способен только ангел небесный. А любая нормальная женщина на второй день совместной жизни наверняка огреет его сковородкой, соберет вещи и уйдет к маме. Влюбленные, правда, говорят, к нормальным не относятся, но рано или поздно угар пройдет, и глаза должны открыться…

Я быстро сложила фотографии, как попало, завернула в бывший конверт и сунула в шкаф. Какое мне, в сущности, дело? Я разве до этого не знала, что в жизни Игоря Георгиевича тайна на тайне сидит и тайной погоняет? Ну, был он женат, что с того?.. Другой вопрос, почему к нему Лариса Романовна так хорошо относится, привычнее, когда теща с зятем, как кошка с собакой, тому примером отношения моего отца с бабушкой. Хотя чего только не бывает… И надо было мне сунуть нос в эти фотографии!

Чувствуя себя так, будто без спросу вломилась в чью-то спальню, я быстро сложила папки в заранее припасенный пакет, тщательно заперла за собой дверь и поехала домой. На душе было тяжело и муторно.

План диплома я все-таки написала, покопавшись в переводе. На мое счастье, почерк у Давлетьярова был разборчивым, и писал он без сокращений, не то что я, в моих лекциях черт ногу сломит, а уж почерк… План, на мой взгляд, получился вполне приличный, во всяком случае, не из трех пунктов. Но, конечно, Игорь Георгиевич, изучив мою писанину, брезгливо бросил листок на стол и заявил:

— Это никуда не годится.

— Почему?.. — расстроилась я.

— Потому что это халтура, Чернова, — отрезал Давлетьяров. — Если ты намерена и впредь так относиться к работе, то я умываю руки.

— Да почему халтура-то, объясните вы нормально! — обозлилась я.

Игорь Георгиевич объяснил. Он так объяснил, что к концу его монолога у меня уши пылали. Нет, он не произнес ни единого бранного слова, и лично меня ничем не оскорбил, но разделал мой злосчастный план так, что я сама удостоверилась — и правда, халтура.

— Могу поспорить, о внутренней структуре работы ты даже не задумалась, — завершил речь Давлетьяров. — Кусок выдрать оттуда, кусок стянуть отсюда, кое-как слепить вместе — и готово, сойдет. Вот это, Чернова, я и называю халтурой. Не делай обиженное лицо, вы все сейчас такие.

— И что делать? — спросила я мрачно.

— Садись, — он кивнул на кресло у журнального столика, — и переписывай. Прямо сейчас. Я пока выйду покурить. Думаю, четверти часа тебе хватит.

Кляня на чем свет стоит и себя, и проклятый диплом, и Давлетьярова, я села и переписала план, внеся те исправления, которые, как мне казалось, имел в виду Давлетьяров. Ну а вернувшись, он и этот вариант разгромил в пух и прах.

— Если ты рассчитываешь, что я буду делать за тебя твою работу, Чернова, ты глубоко ошибаешься, — заявил он в конце концов. — И вложить тебе свои мозги я не могу, к сожалению. Все, что я могу — это попытаться научить тебя думать своей головой, а не тупо переставлять куски текста. Ясно тебе, Чернова?

— Ясно… — пробурчала я, беря чистый лист.

Этой пытке Давлетьяров подвергал меня ровным счетом три часа, в течение которых успел несколько раз довести меня почти до истерики, потом до состояния тупого оцепенения, когда я хотела только одного — чтобы он от меня отстал, а затем разозлить. Видимо, злость оказалась продуктивным чувством, потому что я умудрилась все-таки выдать нечто, почти удовлетворившее Давлетьярова.

— Это уже на что-то похоже, — кивнул он, пробежав взглядом мои каракули. — Не сопи и не сверкай на меня глазами, Чернова, ты уже вышла из детсадовского возраста.