Книга Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - Мирзакарим Норбеков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все было бы прекрасно, однако возникшие той ночью вопросы продолжали тревожить Шухлика, и зарядивший дождь никак не прекращался.
Непонятно, то ли один бесконечный, то ли целый строй идущих друг за другом без промежутков. Или, скорее, даже не строй, а толпа дождей!
Они громоздились, толклись, напирали, будто очень торопились куда-то, и лили, словно из дыр бурдюков. Так что отказался шедший и проходящий ходить по дорогам из-за воды и грязи.
Все друзья Шухлика сидели, не высовываясь, по норам и гнездам. Кошка Мушука спала день и ночь, как заколдованная принцесса.
Застигнутые непогодой сурок дядюшка Амаки и тушканчик Ука тоже дремали круглые сутки в норах, выкопанных наскоро под деревом желаний.
А мама-ослица начала чихать и кашлять. Видно, простыла.
В трудных случаях Шухлик советовался с садом Шифо. Но утомленный дождями сад теперь не отвечал, угрюмо помалкивал, словно отворачивался. Лишь капли скучно шелестели в листве. Его молчание делалось нестерпимым.
Сад захлебывался, утопал. Оглушенный ливнем он уже не расцветал по утрам и не плодоносил к вечеру. Казалось, деревья и кусты еле удерживаются корнями в размокшей земле.
Все прелести, созданные джинном Малаем в саду, растворились без следа, так быстро, будто их и не было, – терема, американские горки, колесо обозрения, метро, золотой шатер и даже пожилой орангутанг, не говоря уж о телевизорах и одноруких бандитах.
Дерево желаний осталось, но с него опали розовые цветы. Зеленый глаз на макушке помигал, помигал, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь глухие облака, да и зажмурился. Вообще оно превратилось в какую-то облезлую кладбищенскую бузину, и сам сад напоминал теперь скромный деревенский погост, где похоронены чувства и желания, – разве что могилок не видно.
В такую чудовищно-дряблую погоду ни одно желание уже не исполнялось. И того хуже – не возникало!
В конце концов и Шухлик загрустил. Уши и хвост уныло обвисли. Трудно не опечалиться, когда каждый новый день точь-в-точь как прошедший, не отличить, – пустые, будто дырявые ведра.
И все вокруг кажется серым, бледным, одинаковым. Так же, как вчера, льет с неба, раскисают дороги, под копытами хлюпают лужи, и смертельная скука на душе. Ровным счетом ничего не хочется!
Шухлик попытался «через не хочу» развести огурцы, кабачки и картофель. Но они погибали, как говорится, на корню.
Да откуда такая напасть?! Он был недоволен и собой, и своими приятелями, которые, казалось ему, все делали не так, то есть вообще ничего не делали.
Хотел призвать позабытую Ок-Таву, но, как ни старался, не мог создать в душе то состояние огромного счастья, на которое прежде откликалась прекрасная осьмикрылая ослица. Да и как бы она спустилась с небес сквозь такие плотные и низкие тучи, почти лежащие на земле словно матрацы.
Шухлик не понимал – то ли он голоден, то ли зол, то ли еще чем-то обеспокоен, будто невыученными уроками.
«Неужели у каждого райского сада такая судьба? – тосковал рыжий осел. – Может, надо вовремя его покинуть? Как земля устает, когда ее засевают одним и тем же злаком, так и сад утомляется от своего садовника. Всему нужны перемены!»
Так переживал Шухлик. И это само по себе уже было неплохо – значит, кое-какие чувства пробуждались в его душе.
«Какое-то смятение чувств! – думал он. – Неужели причина в этом бесконечном дожде? Или сам дождь начался от моей тревоги?»
Он вспомнил, что джинн Малай большой умелец по части затяжных ливней. И в горшочек-то его упекли на пять тысяч лет в наказание за Великий потоп! Устроил случайно, по недоразумению. Может, и сейчас перемудрил? Хотел короткий грибной дождик, а отчебучил водяную прорву. Очень похоже на его работу! Ну, выяснится, когда вернется из отпуска. Однако что-то очень задерживается. Не оказался ли опять в заточении?
Шухлик окончательно растерялся и не знал, то ли идти куда-нибудь вместе с садом, то ли оставаться на месте, дожидаясь возвращения Малая.
И не было покоя в его душе, как будто набедокурил, не зная и не ведая, зачем и почему. Никак не мог разобраться в чувствах и мыслях, застрявших в голове с той поры, когда превратился на время в человека.
Они как-то смешались в равнодушную кучу, а потом безучастно растрепались, перепутались, будто некошеная трава после вихря. Невозможно было понять, о чем они говорят.
Впрочем, растрепанные чувства все же куда лучше тупых!
Из растрепанности может что-то произрасти, а из тупости – никогда. Растрепанность вроде взрыхленной земли. А тупость – как глухой бетон. Разве что взорвать!
Наверное, уже тысячу дней и ночей не утихал дождь. И конца ему не было видно. Будто бы он утопил само время, которое почти остановилось.
И все-таки настала тысяча первая ночь. Очень-очень глубокая. Из таких ночей трудно выбираться к рассвету, как из ямы с отвесными стенками.
Привычно шумели дождевые струи. Однако примешивался еще какой-то невнятный глухой звук, вроде быстрого топота копыт.
Но все спали и никто не слышал, как приблизился к саду красный осел с пиратской повязкой на глазу и горбиком на спине.
Он был по-настоящему счастлив, увидев сад Шифо, по которому уже изрядно соскучился.
Может, и не выбрались бы никогда обитатели сада из той глубокой тысяча первой ночи. Так бы и спали вечно, кабы не джинн Малай. Очень кстати вернулся из отпуска.
Он ворвался в сад, будто свежий морской ветер.
Сейчас тут было непривычно тихо и сыро, как в подтопленном погребе. Никто не встречал Малая. В серой утренней мгле раздавалось лишь похрапывание на берегу пруда.
Джинн едва узнал своего рыжего господина, такого взъерошенного, такого жалкого и худого, что даже странно, как это ему удавалось храпеть. Приоткрыв глаза, Шухлик вяло зевнул, будто они вчера расстались.
– А, это ты. Давненько не виделись. Кажется, три года без трех месяцев. Сделай милость, прекрати этот ливень. Всю душу вытянул. Жалко, что выть не умею, а хотелось бы…
Джинн Малай не ответил, как обычно: «Слушаю и повинуюсь!»
Он сдвинул черную пиратскую повязку с глаза на уши, пошептал что-то под нос, прислушался и вздохнул так глубоко, как джинны обычно не вздыхают, будто насос, собравшийся надуть колесо.
– Не знаю, что и сказать, мой господин! Плохо дело! Шайтан Яшин, старший мой брат, развязал пупок Земли.
– Како-о-ой пу-у-упо-о-к? – недоверчиво подвывая, спросил Шухлик. – Да ты меня, чувствую, надуваешь!
Он и не подозревал, что у Земли есть пупок, который к тому же развязывается.
– Пусть я просижу еще пять тысяч лет в горшочке, если посмею надуть моего господина! – воскликнул джинн. – Не каждый знает, но, клянусь, у Земли немало пупков! Один из них соединяет ее с небом. Именно его развязал молнией нечистый дух Яшин, отчего и начались эти ливни. Пока идут дожди, он имеет власть – может небо опустить на землю, ручьи твердыми сделать, горы расплавить и звезды погасить.
