Книга Греховные радости - Пенни Винченци

— Какой же она приятный человек. Очень приятный.

Макс

Для него это было очень трудное время. Трудное во всем.

Он страшно переживал смерть Александра. Искренне горевал, чувствовал себя виноватым. Ужасно было и то, что Энджи потеряла ребенка. Его ребенка. Их ребенка. Макс не плакал уже очень давно, но тут не выдержал и разрыдался от одной только мысли, что его сын так и не появится на свет, не вырастет, не будет любить его. По существу, это ведь тоже была человеческая смерть.

А Энджи стала просто невозможной. Ну ладно, поначалу он еще был готов делать скидки, идти на уступки. Конечно, для нее все случившееся было тяжелейшим несчастьем, она до сих пор переживала шок от гибели Александра, да и физическое ее состояние было очень неважным. Для нее та ночь стала кошмарным испытанием. Но все-таки у Макса создалось впечатление, что во всем происшедшем было нечто странное, нечто такое, о чем Энджи ему не сказала. Чего ради Александр за ней гнался — да еще так, что разбился? Почему сама Энджи ехала так быстро? Вначале она сказала ему, что у нее вроде бы отказали тормоза, но потом стала говорить, что ее занесло. Как-то все это не очень хорошо между собой согласуется. Вообще ничего в этой истории между собой не согласуется. По-видимому, правды он никогда не узнает. Он спрашивал Энджи, не поссорилась ли она перед этим с Александром, не преследовал ли он ее для того, чтобы попытаться как-то помириться, исправить положение; но Энджи ответила, что они не ссорились. Макс должен был признаться себе, что поначалу у него были некоторые подозрения и насчет того, что вообще делала в тот вечер в Хартесте Энджи; но она была так искренне изумлена этими подозрениями (когда немного оправилась от пережитого и узнала о них) и так решительно настаивала, что понятия не имеет, почему Александр бросился за ней вдогонку, что Макс в конце концов прекратил попытки что-либо выяснить: видимо, вся эта история так и останется нераскрытой, неразрешимой загадкой. Для каждого из них. Александра не стало; у Макса его смерть вызвала сильное и незнакомое ему ощущение — потери, несчастья; но он сумел убедить себя в том, что постоянное копание в происшедшем, попытки найти какую-то разгадку не принесут ничего хорошего.

Александр явно находился тогда в состоянии сильного смятения: чего стоит, например, одна эта история с телефонными звонками, когда он сказал, что Энджи уехала, а она и не думала уезжать. Но, мысленно прокрутив в голове события того дня бесконечное число раз, Макс просто не в состоянии был поверить, что может существовать какое-то иное объяснение, кроме смятения. Энджи пережила ужасные моменты, но, слава богу, осталась жива. Она ведь тоже могла бы погибнуть.

Томми держался молодцом; славный он все-таки парень, старина Томми. На следующий после катастрофы день он занимался массой практических дел, съездил во все необходимые места, проследил за тем, чтобы отбуксировали с места аварии и починили машину Энджи, ухаживал за самой Энджи… Господи, он оказался с самого начала абсолютно прав в отношении Томми, а они, все остальные, сильно в нем ошибались. Вопреки некоторому сопротивлению Шарлотты, Макс предложил Томми перебраться на Итон-плейс. Они этим домом не пользовались, а если кому-то понадобится, так там еще полно места. Томми был очень доволен, хотя и сказал, что он бы все-таки предпочел Хартест. В душе, сказал Томми, он джентльмен и создан для загородной жизни. Макс посоветовал ему позабыть про душу и быть благодарным за то, что у него есть возможность изображать из себя джентльмена.

После того как Энджи его выставила, Макс вернулся на Понд-плейс, обдумывая, что ему делать дальше. Он не хотел жить на Итон-плейс вместе с Томми: ему не нравился тот дом, да и просто хотелось пожить одному, самостоятельно. Хотя бы некоторое время.

Чувствовал он себя очень несчастным. Он понимал, что случившееся к лучшему, что из их брака почти наверняка все равно ничего бы не вышло; однако, несмотря ни на что, он по-прежнему любил Энджи. Любил ее очень сильно. Жизнь без нее казалась ему пустой, холодной, бессмысленной. Ну ладно, пусть он встречался с парой девиц, пусть даже переспал с одной из них. Но ведь все это было сущей чепухой — и уж совершенно никак не означало, будто он разлюбил Энджи, был готов уйти от нее, собирался окончательно с ней расстаться. Макс искренне удивился тому, что она отреагировала столь решительно. Возможно, она любила его не так сильно, как он ее. При этой мысли ему становилось больно, у него начинало ныть сердце.

Работа — вот что было действительно хорошо, что давало ему сильнейшее утешение. Макс любил «Прэгерс». Любил его все больше и больше. Когда ему удавалось заключить удачную сделку, он до сих пор получал от этого такое же удовольствие, как и в самый первый день работы в банке. А теперь добиваться таких сделок становилось все труднее: полоса легких удач закончилась. Понятно, конечно, что нельзя оставаться всю жизнь маклером — им можно, пожалуй, поработать лет до тридцати, не больше. Да нет, даже меньше. Но были ведь и другие вещи: слияния, поглощения, манипулирование деньгами и людьми — то, чем была сейчас так одержима Шарлотта, — и все это обладало неодолимой притягательной силой. Одно гигантское казино. Кто же это сказал? Ах да, та симпатичная подружка Шарлотты, Крисси Форсайт. Красивая девчонка. Ноги великолепные. Надо будет с ней увидеться, когда случится снова быть в Нью-Йорке. Раз уж ему не суждено стать женатым человеком.

Фред заявил ему, что со временем он получит долю в акциях «Прэгерса», а может быть, и возглавит лондонское отделение. Максу хотелось этого. Хотелось так же, как хотелось секса. Это было чисто физическое чувство. У него даже яички болели от этого желания. К тому же осуществление обещаний Фреда означало бы, что у Макса появятся деньги. Настоящие деньги. Которые можно будет вложить в Хартест.

Ему не важно было, во сколько обойдется содержание имения: теперь он был готов вложить туда любую сумму, лишь бы только сохранить его для семьи, спасти от Национального треста,[54]от наступления того дня, когда имение наводнили бы туристы, а у ворот стали бы продавать входные билеты. По крайней мере, в этом отношении Макс полностью разделял чувства Александра и был в точности на него похож: такой же собственник, столь же агрессивный в защите своей собственности. Сохранение имения Макс рассматривал как памятник, который он обязан соорудить Александру. Макс был счастлив наблюдать, какое количество средств поглощал Хартест, и был предельно благодарен Фреду, который в виде жеста полного и окончательного примирения с его стороны полностью отказался от причитавшегося ему долга и освободил имение от залога, хотя Макс и не совсем понимал, почему Фред так поступил. Но это произошло даже еще до того, как погиб Александр. Энджи сказала, что Макс должен быть благодарен за этот жест и не пытаться ни до чего докапываться, и Макс с ней согласился. Однако Фред категорически предупредил, что любые будущие финансовые потребности должны будут покрываться только за счет возможностей самого имения.