Книга Благие намерения - Владислав Гончаров

— Слушай, а у кого?

Последний вопрос почему-то сильно не понравился Володе.

— Да иди ты к черту! — сказал он. — Нашел вообще, о чем говорить!.. Из наших кого-нибудь видел?

— Из наших? — Сережа подумал. — Скляра видел. В автобусе.

На мужественном лице Володи был изваян живой интерес.

— В автобусе? Ну-ну, и как он?

— Да знаешь, не очень… — признался Сережа. — Грязный какой-то, на ногах еле держится…

Володя скорбно кивал.

— Да, — сказал он наконец. — Спился Скляр. Мне об этом уже год назад говорили… А еще кого видел?

— Ленку видел, — улыбаясь от уха до уха, сообщил Сережа. — По телевизору.

Глаза у него блестели — видно было, что за пять лет пить он так и не научился.

— Да? — сразу оживившись, вскричал Володя. — И ты тоже?.. А я, ты понимаешь, смотрю в программке: конкурс красоты, финал… Включил — гляжу: елки-палки! Ленка наша в купальничке… дефилирует… Ну что ты? Без пяти минут королева… — Он оборвал фразу, помрачнел и закончил ворчливо: — Насажали козлов в жюри… Видел, какую они мымру выбрали? Куплены все на корню…

— Да ну, не может быть… — усомнился Сережа.

— Куплены-куплены, — сказал Володя. — Но и она тоже хороша — предупредить не могла…

— А что бы ты сделал?

Володя молчал, угрюмо пошевеливая челюстью. Невыразительные глаза его как бы провернулись сами в себе и вообще перестали что-либо выражать.

— Да, слушай! — встрепенувшись вдруг, озабоченно проговорил он. — Ты сам-то — как? Никуда пока не собираешься? Ну там в Союз художников вступать?..

— Смеешься… — уныло молвил Сережа. — Какой там Союз!..

— Соберешься — скажи, — вполне серьезно предупредил Володя. — А то ведь там тоже, наверное, козлов полно… Вообще давай — рисуй, становись знаменитым… Чтобы я тобой гордился, понял?

Он снова плеснул в стаканы коньяк.

— Ну, давай… За нас! За десятый «вэ»!

Гляделки его затуманились, и он произнес мечтательно:

— Вот построю лет через пять виллу — с бассейном и с кинозалом… Соберу весь класс… И будете вы у меня там плавать и кино смотреть…

В открытую форточку с улицы забрело сдавленное «Заноси, тудыть!..» — и гулкий стук опускаемой тяжести.

— А я так и не понял, — сказал Сережа. — Купил ты ее или выменял?

— Кого?

— Да спиральку эту… из отеля…

Володя вдруг изменился в лице. Переносица вздулась, как у тигра.

— Ты соображай, что говоришь! — гаркнул он на испуганно съежившегося Сережу.

— Так а что я такого?.. — растерянно пробормотал тот. — Я же…

Володя шумно дышал, раздувая ноздри. Потом вскочил, двинулся к двери, обернулся.

— Лучше бы ты меня на хрен послал! — в сердцах бросил он и исчез. Слышно было, как он громыхает за стеной своим спортивным железом. Совершенно сбитый с толку, Сергей ждал продолжения.

Володя вернулся с дымящейся сигаретой.

— Вот! — сказал он. — Закурил из-за тебя!..

И заходил, успокаиваясь, по гулкой пустой комнате. Все еще ничего не понимающий Сережа, прижав испачканные в краске ладони к груди, сидел на табуретке и только поворачивался вслед за разгневанным другом.

— Володь… — повторял он жалобно. — Ну извини, ну… Володь…

Володя стремительно нагнулся к отпрянувшему Сереже и потряс перед самым его лицом узловатыми, чуть скрюченными пальцами, в которых дымилась «честерфильдина».

— Ты запомни, — проговорил он с угрозой. — Я к этому отелю не подходил и не подхожу! И тебе не советую!..

Он выкинул докуренную едва до половины сигарету в форточку и, успокоившись малость, вернулся за стол. Сердито расплеснул остаток коньяка по стаканам.

— Ну прости, Володь… — Сережа чуть не плакал.

— Ладно, замяли… — хмуро проворчал Володя. — Ты смотри, еще кому-нибудь такое не ляпни. Скажи мне кто другой — в шесть секунд рыло бы начистил и с лестницы спустил…

— Так а что я ляпнул-то?

— Что-что… — Володя все еще посапывал разгневанно и в глаза не смотрел. — Можно подумать, не знаешь, как относятся к этим… Ну, к тем, которые у отеля пасутся…

— Знаю, — сказал Сережа. — Плохо.

— Плохо? Да их никто за людей не держит! Понял?.. — Володя проглотил коньяк и со стуком вернул стакан на стол. — Слышал, небось, на что они у проционов все эти побрякушки выменивают?

— Н-ну… я полагал, на сувениры какие-нибудь наши…

При этих словах тяжелая челюсть Володи отвалилась, и он несколько секунд смотрел на приятеля, приоткрыв рот.

— Черт тебя поймет, на каком ты свете живешь, — пробормотал он наконец. — На сувениры — надо же!..

— А на что же тогда?

— Не знаю, — отрывисто сказал Володя. — И никто не знает.

— То есть как?

— А так!.. — Явно нервничая, Володя одним движением растер в пальцах галетную крошку. Лицо его было угрюмо. — В общем, запомни: проционы эти… Ну, длинные такие, серебряные… Так вот они в обмен на всю эту шелупень что-то у человека забирают. Но частям, понял? И никто не знает — что.

— Может, биополе? — испуганно раскрыв глаза, предположил Сергей.

— Ты прессу-то вообще читаешь? — поинтересовался Володя.

— Нет, — виновато сказал Сергей.

— Оно и видно… Проверяли уже ученые. Говорят: как было биополе — так и есть, никаких изменений…

— Так а что ж они тогда забирают-то?

— А черт его знает! — с досадой ответил Володя. — Верующие говорят: душу…

Выйдя из подъезда, Сергей остановился и долго смотрел, как по лаковому черному капоту Володиной «Волги» переползает скрюченный тополиный лист. Сережа наблюдал за ним с явным беспокойством, будучи, видимо, одним из тех, кто в любом пустяке видит отражение собственной жизни. Несколько раз листок подбирался к самому краю капота, но потом вздрагивал и поспешно отползал к центру. Наконец Сергей вздохнул и, поправив ремень этюдника, направился к прямоугольной сквозной дыре, выводящей со двора на улицу.

Улица Проциона двумя параллельными асфальтовыми лентами скатывалась по косогору к линии железной дороги — прямо в ощеренную черную пасть туннеля. В самом начале улицы, посреди голого глинистого газона стоял облицованный мрамором прямоугольный, как шкаф, обелиск. Плитки четыре с боковой стороны уже отпали, обнажив красное кирпичное экорше с серыми цементными жилами.

Судя по всему, Сергей не бывал в этом районе давно. Без видимой необходимости он пересек проезжую часть и остановился перед обелиском.

«Этот хурх дружбы, — прочел он на бронзовой зеленоватой доске, — посажен в честь братьев но разуму с Проциона».