Книга Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод

джентльмен интеллектуального вида с добрыми голубыми глазами, усами и козлиной бородкой и общим видом человека, более приспособленного к учебе или классной комнате, чем к эксплуатации железной дороги».

Только сейчас, в апреле 1922 года, когда Дзержинский выступил вперед, чтобы помочь АРА преодолеть транспортный кризис, спасатели начали сталкиваться с ним воочию и отреагировали на его неожиданно мягкую внешность и манеры в контексте его пригодности для управления российскими железными дорогами. Люди из АРА, похоже, так и не поняли, что Дзержинский был назначен народным комиссаром транспорта — имея в виду, по большей части, железные дороги — уже годом ранее. Это было задание, которое он выполнял в дополнение к своим обязанностям начальника тайной полиции и народного комиссара внутренних дел, и это не было совершенно не связанным с ним направлением работы: ВЧК с 1918 года имела собственное железнодорожное управление, и его иногда привлекали для устранения экономических неполадок.

В январе и феврале 1922 года Дзержинский надел все три официальные шляпы, предпринимая экспедицию в Сибирь, целью которой было расчистить путь для зерна в Европейскую Россию, перекрытый «бандитскими» рейдами, и, в более общем плане, восстановить нарушенное железнодорожное сообщение на восток. Но, несмотря на постоянные трудности АРА с железнодорожными перевозками, только ранней весной, когда поставки американской кукурузы застряли на перекрестках к западу от Волги, Дзержинский появился в качестве решения кризиса. Это послужило поводом для его совещания с Гудричем и Голдером.

Голдер оценил его как «абсолютно честного, добросовестного фанатика, который формировал свои идеи в течение десяти лет, проведенных в Сибири. Он примерно так же пригоден для управления железной дорогой, как и я, но у него лучшая квалификация просто потому, что он коммунист. Он похож на инквизитора древности; он рассматривает коммунизм как религию, а тех, кто с ним не согласен, считает еретиками, которых следует искоренить».

Голдер был не единственным американцем, отметившим явно неортодоксальную квалификацию Дзержинского для его нового назначения, хотя они и не знали о его практическом опыте. Как позже вспоминал Фишер:

«Насколько было известно, знакомство Дзержинского с административной и оперативной спецификой железных дорог ограничивалось знакомством случайного пассажира. Он не был ни инженером, как Красин, ни деловым человеком». 

Внешний вид также не внушал оптимизма:

АРА сочло эту легендарную фигуру мягкой, обходительной и с мягким голосом. Ему не хватало бахвальства и агрессивных манер, которые обманули некоторых членов АРА, заставив их поверить, что Эйдук — человек, способный добиваться результатов. Дзержинский, по-видимому, был полной противоположностью традиционному энтузиасту. За исключением спокойной невозмутимости, в его поведении не было ничего, что указывало бы на способного руководителя. Что произошло бы, если бы этого человека представили должностным лицам и директорам основных железных дорог Америки или Великобритании, избранным для того, чтобы взять на себя полный контроль над их администрацией, поражает воображение.

Однако известие о том, что Железный Феликс собирается помочь справиться с железнодорожным кризисом, подняло настроение американцев. Ибо «это была Россия, и Россия революции, и поэтому члены АРА, наиболее озабоченные транспортным вопросом, находили удовлетворение в мысли, что там, где другие потерпели неудачу, человек, который искоренял анархию и беспорядок террором, мог бы сделать железные дороги более полезными».

В отчете Брукса об АРА и российских железных дорогах сделан резкий акцент на этом последнем пункте: «Не могло быть никаких сомнений в его эффективности как истребителя всех тех, кто стоял на пути коммунистического продвижения. Члены АРА сочли, что лучше надеяться, что сила его характера поможет распутать железнодорожную путаницу, чем спекулировать на его знаменитой деятельности в качестве начальника тайной полиции».

Он прибыл на место происшествия в одиннадцатом часу. Поскольку сотни вагонов с кукурузой застряли на западном краю долины Волги, а железнодорожники перенаправили вагоны и конфисковали кукурузу, Хаскелл вынудил к решительным действиям, пригрозив отменить все дальнейшие поставки кукурузы в Россию. Это привело к решающей конференции руководителей АРА 12 апреля с участием Каменева, Дзержинского, Эйдука и нескольких железнодорожных чиновников.

Самое интересное свидетельство об этой встрече исходит от Хаскелла, которому было очень любопытно взглянуть на легендарного шефа ЧК. «На первый взгляд Дзержинский меня несколько удивил», — сказал полковник Дюранти. «Он казался таким мягким с его мягкими голубыми глазами». Через некоторое время эти сообщения о первых наблюдениях Дзержинского приобретают монотонную регулярность, как и все те описания околосмертных переживаний. Описание, оставленное Хаскеллом в его мемуарах, было более оригинальным. Он напомнил, что встреча проходила в кабинете Дзержинского и что на ней присутствовало несколько железнодорожных чиновников. «Их наводящий ужас вождь сидел во главе стола — высокий, худощавый человек с серьезным выражением лица, с восточными чертами лица и длинной всклокоченной бородой, которая придавала ему вид китайца».

Рядом с ним был Эйдук. К этому времени свирепый латыш превратился в глазах Хаскелла и компании в силу, создающую препятствия. Одна из причин, по которой апрельская конференция так запомнилась американцам и навсегда расположила их к Дзержинскому, заключалась в том, что на этот раз он устранил это препятствие, унизив при этом Эйдука.

Рассказывая об этом Дюранти в 1923 году, Хаскелл начал встречу с обзора серьезности нехватки вагонов и заявления о том, сколько вагонов необходимо для завершения выставки. Затем Эйдук ответил, но к недовольству Дзержинского, который оборвал его: «Я хочу, чтобы вы были совершенно уверены в своих фактах и цифрах, товарищ, потому что вам придется отчитываться за них лично передо мной, если они окажутся неверными».

«Тогда его взгляд не был мягким», — заметил Хаскелл. «Я начал понимать, что это был за человек. Эйдук затих, и мы больше не слышали от него ни единого писка, кроме одного раза, когда Каменев заставил его замолчать взмахом руки».

Затем Дзержинский обратился к Хаскеллу: «Вы назвали мне свои минимальные требования. Что ж, теперь я прослежу, чтобы они были выполнены».

В своих мемуарах Хаскелл изложил его немного толще. Он вспомнил, как Дзержинский отчитывал Эйдука «тоном, которого я никогда раньше не слышал, и с выражением в глазах, рассчитанным на то, чтобы внушить ужас». Дзержинский прямо обвинил Эйдука в обмане, и тот, понимая, что его начальник «собирается предпринять против него решительные меры, ... застыл в своем кресле, не в силах говорить».

Здесь полковник счел нужным воспользоваться моментом, чтобы прикончить своего заклятого врага с квадратной головой: он сообщил, что в течение недели после конференции Эйдук был смещен с поста главного полномочного представителя и что «ходят слухи, что он в спешке отправился в район Белого моря. В любом случае, ни член Американской миссии в России, ни кто-либо из ее ста двадцати пяти тысяч сотрудников никогда больше не видели и не слышали об Эйдуке в течение последующего года или до нашего отъезда