Книга Я - Спартак! Битва за Рим - Валерий Атамашкин

– Смотри не подавись сыром, – раздраженно фыркнул гопломах, перебивая Лукора.

– Я что-то сказал не так? – Лукор хохотнул, но подавился сыром и закашлялся. Крошки повисли на его бороде и усах. Аниций постучал ему по спине. Лукор откашлялся и с непринужденным видом продолжил есть свой ломоть сыра, запивая его вином и зыркая на Рута.

– В следующий раз будешь думать, что говоришь, – гопломах презрительно усмехнулся.

– Он все правильно говорит, Рут, – я поспешил вмешаться в их спор, не желая, чтобы за столом возник конфликт. – Единственное, чего мне удалось добиться вылазкой, – это собрать в лагере сотню невольников, повторюсь, вчерашний план провалился.

Аниций, поняв, что Лукор больше не будет играть с ним в кости, убрал их и включился в наш разговор. Он сложил руки на стол, немного подался вперед.

– Начнем с того, что это наша общая вина, – сказал он.

– По мне, в результатах нет провала, – Тирн оторвался от своего рисунка. Я несколько раз пытался разглядеть, что выцарапывает молодой галл на столе, но так и не понял его замысла. Из-под лезвия кинжала вышел какой-то измалеванный кучей пересекающихся линий квадрат. Тирн поймал мой взгляд на своем рисунке и прикрыл его рукой. – Мы узнали, что происходит вокруг и на что мы можем рассчитывать, – заверил он.

– Ба! На что же? – Лукор неряшливо отбросил ломоть сыра на стол и, принявшись за сухарь, размочил кусок хлеба в вине, чтобы не сломать свой единственный передний зуб. Остальных зубов у гладиатора попросту не было.

– Сам подумай, – предложил Тирн. – Помощи искать больше негде, с Лукуллом и Крассом мы остались один на один.

– Дело говорит, – кивнул Аниций. – Вот тебе и ответ. Самое время сосредоточиться на обороне лагеря. Других вариантов нет.

– Может, не все так плохо? – Рут, хлеставший едва разбавленное вино, вновь наполнил опустевшую чашу. Стоило только догадываться, сколько нужно было выпить гопломаху, чтобы достичь кондиции. Сейчас Рут был трезв, что называется, ни в одном глазу.

Я устало вздохнул.

– Все же предлагаю понять, что произошло, почему все вышло именно так, – предложил я. – Никто не против?

– Валяй, – невозмутимо сказал Аниций, для которого вопрос казался решенным.

Я достал из-за пазухи карту Италии, сдвинул в сторону чаши с тарелками, расстелил ее по столу. На карте точками были обозначены с десяток латифундий, те самые, на которые мы совершили набеги минувшим вечером. Большая часть вилл на этих землях принадлежала Луцию Лукуллу, покорителю Азии.

– Посмотрите на карту, братья, – призвал я. Полководцы нехотя уставились на карту, я продолжил. – Подвожу итоги. Я сверил данные отрядов, сегодня мы высвободили из рабских оков более тысячи человек невольников.

– Ты отнял из этой тысячи те две латифундии, на которых побывали Покирий и Анур? – усмехнулся Рут.

– А что с Покирием и Ануром? – оживился Аниций, впервые слышавший о том, что произошло на виллах, куда были посланы отряды Покирия и Анура.

Сначала Лукор, а затем и Тирн с Рутом дружно расхохотались.

– Эти двое слишком близко приняли приказ Спартака и стерли с лица земли не только охрану, но и сами виллы, – смеясь, сквозь слезы сказал Лукор.

– Ладно виллы, они расправились с невольниками!

Аниций озадачено почесал макушку.

– Вот дела! – протянул он.

Это было чистой правдой. Покирий и Анур жестоко расправились с невольниками, как и в нашем с Рутом случае, оказавшими конным отрядам сопротивление. Более того, Покирий, обладавший взрывным нравом, притащил в лагерь головы рабов. Он обезглавил их, привязал головы к седлам коней, чем поднял в нашем лагере переполох. Тем удивительней, что об этом не слышал Аниций. Вести по лагерю разлетались со скоростью звука.

– А что, сумей я поймать предателей, которые бросили нас умирать в бараке охраны, то, клянусь богами, я сделал бы то же самое! – Аниций врезал кулаком по столу, за малым не перевернув чашки.

– Хорошо, что этого не произошло, – заверила.

– Почему же? – удивился Аниций.

– Взгляни еще раз на карту, – попросил я.

Я очертил границу латифундий, обозначенных на карте. Получался большой круг диаметром с десяток лиг, охватывающий в большей части земли восточной Апулии. Наш лагерь получался крайней западной точкой этой границы, тогда как на востоке граница немного не доставала до города-порта Бари на адриатическом побережье.

– В этих местах были проведены вылазки. Сто человек тут, сто там, всего тысяча сорвиголов в один миг обрели свободу, на которую не рассчитывали.

– И не заслуживали, говори, как есть, – вздохнул Рут.

– Ты прав. Эти люди не то, чтобы не заслужили свободу, они не заслужили самого права называться людьми, – охотно согласился я с гопломахом. – Но факт остается фактом, эти озлобленные рабы оказались на свободе. Здесь, здесь и здесь, – я указал на точки. – Как думаете, что произойдет дальше? У кого какие предположения?

Гладиаторы склонились над картой, тыкали пальцами в точки-латифундии, выдвигали предположения. Я терпеливо слушал, ожидал, когда из чьих-либо уст прозвучат слова более-менее похожие на правду. Аниций предположил, что рабы пожелают сохранить свободу как можно дольше, поэтому двинутся к Барию, откуда покинут Италию на кораблях. Предположение имело право на жизнь, открывался мореходный сезон, и невольники могли переплыть Адриатическое море, оказавшись на другом берегу, в Далмации или Македонии, откуда открывался путь во Фракию, Мезию, Дакию и множество других мест. Лукор предположил, что невольники двинутся на юг, к бескрайним просторам Луканин и Брутии. Он пояснил, что такой ход позволит рабам затеряться от римского взора и опять же сохранить долгожданную свободу. Тирн в своих размышлениях поддержал Лукора, но продвинулся еще дальше, считая, что невольники минуют Луканию и Брутию, а после переправятся на Сицилию или вступят в ряды киликийских пиратов.

Предложения имели право на жизнь, но ни одно из них не выдерживало критики просто потому, что мои полководцы размышляли с точки зрения обычных людей. Бывшие невольники латифундий таковыми отнюдь не являлись. Проблема лежала на поверхности – выброшенные в реальную, свободную жизнь, эти люди не были готовы к ней. Они действовали агрессивно, считая, что это единственно правильно. Убийцы, насильники, они помнили агрессивный и беспощадный мир до попадания в рабство, и мир этот стал еще более жесток, когда на их руках сомкнулись оковы неволи. Ожидать от таких людей логики было недальновидно и глупо. Озверевшие, безумные, многими из них двигала жажда мести, кого-то толкало вперед желание легкой наживы. Я помнил жестокость в глазах этих людей, когда они расправлялись с охранниками на вилле, и был уверен в своих выводах на все сто, а потому знал – невольники не постесняются своих намерений. Они начнут крушить, жечь, насиловать и убивать. Не имея никакой цели, не имея никакой логики.