Книга Электрическая вселенная. Невероятная, но подлинная история электричества - Дэвид Боданис

Он был очень молод и разговорчив. («Мы провели вторую половину дня, — вспоминал Джонс, — сидя с ним на полу, прилаживая одну часть к другой и слушая его комментарии».) Вот, правда, о принципах работы радара он не ведал решительно ничего. («Похоже, ему пришлось провести намного больше времени в тюрьме, чем за ее пределами».) У Британии имелся изрядный запас искусных радиолюбителей, которых она и призывала в армию, в Германии же сборка радиоприемников частными лицами была давно уже запрещена, и строжайшим образом. К тому же Германия не допускала в армию женщин, даже если они были одаренными техниками. При помешанной на евгенике диктатуре женщинам полагалось всего лишь рожать и тихо сидеть дома. И постепенно Джонс начал понимать, что немецкие радары должны быть устроены очень просто — хотя бы потому, что у Германии не хватает образованных мужчин, способных ремонтировать и эксплуатировать радары сколько-нибудь сложные. Иными словами, передовой немецкий радар должен представлять собой устройство, снабженное средствами защиты не то что от дурака, но от круглого идиота.

Именно жесткость устройства немецкого радара и заставила Джонса и других сотрудников министерства военно-воздушных сил уверовать в то, что им удастся обратить это техническое достижение Германии против него же самого. Вот уже несколько месяцев в Королевских ВВС рассматривалось оружие, которое поначалу казалось настолько простым, что это лишало его какой бы то ни было значительности. Состояло оно просто-напросто из множества полосок алюминиевой фольги, подобий удлиненных конфетти, которые можно было разбрасывать с самолетов. (Начальным кодовым названием этого оружия было «окно», позже его стали именовать «сечкой» — это название мы и будем использовать в дальнейшем,) Исследователи считали, что, если сбросить с множества самолетов эти полоски, они создадут подобие металлического облака, которое при поступлении радарных волн будет посылать назад огромное количество электрических импульсов. Защита немецких городов с воздуха все в большей мере становилась зависимой от радаров: существовали наводимые радарами прожектора и зенитные батареи, существовали также все с большей эффективностью использовавшиеся для отражения британских воздушных налетов быстрые ночные истребители, которые руководствовались информацией, поступавшей от наземных радаров. Если сечка сработает и немецких операторов удастся завалить ложными сигналами, радары окажутся бесполезными. а атакующие самолеты, по существу, невидимыми. А поскольку британские специалисты имели теперь точные данные о длине волны, на которой работает «Вюрцбург», они могли рассчитать и идеальный размер сечки.

Уотсон Уатт знал, кто именно добивается использования сечки. Этим человеком был Артур Харрис, командовавший бомбардировочной авиацией Королевских ВВС. Возможности сечки Харрису были известны уже давно, однако использовать ее он не спешил, поскольку сечка представлялась ему оружием, применить которое с полной эффективностью можно было только один раз. Спустя какое-то время враг наверняка найдет способ, позволяющей отличать медленно порхающую сечку от куда более быстрых самолетов, а кроме того, противник может использовать этот же метод и для вывода из строя британских радаров. Ситуация казалась тупиковой, похожей на положение с отравляющим газом — он имеется у всех воюющих сторон, и ни одна им не пользуется. Однако теперь брюневальский рейд показал, что немецкие радары — и в особенности сверхточный «Вюрцбург» — калибруются настолько жестко, что адаптировать их к новому оружию будет для любого оператора до крайности трудно. Сечка может на долгое время сделать воздушный флот неуязвимым. Уотсон Уатт сознавал, что приближается время главного сражения всей его жизни. Сознавал это и Харрис — и был уверен, что на сей раз победит именно он.

Сомнительно, чтобы во всех войсках союзников, сражавшихся во Второй мировой войне, нашелся человек более неприятный, чем Харрис. Он мог быть добрым со своей ближайшей родней, однако друзей у него насчитывалось мало, а какие-либо хобби отсутствовали. Он не прочитал в жизни ни единой книги и никогда не слушал музыку. У него имелась лишь одна великая страсть, а именно — ненависть. И направлена она была не против Германии. Судя по его действиям, направлена она была против производственных рабочих.

Харрис был крайним реакционером. Подобно многим хорошо обеспеченным людям своего времени, он часто выражал острую неприязнь к рабочему классу Британии — и к его немецкому аналогу тоже. Сочинения многих, даже мягких на первый взгляд интеллектуалов той поры становились, когда дело доходило до этой темы, попросту непристойными — собственно говоря, они обретали сходство с проявлениями той расовой ненависти, какую испытывали друг к другу воевавшие за господство на Тихом океане американцы и японцы. Американское военное руководство эта ненависть толкнула на полное уничтожение целых японских городов, и никаких угрызений совести оно после этого не испытывало; Харриса же его взгляды привели к холодному и безжалостному отношению к любым рабочим или их детям, какие окажутся на земле под его бомбардировщиками.

Многие знавшие о его планах офицеры были ими напуганы. Соединенные Штаты, к примеру, бомбили вражеские заводы, железные дороги и доки. При этом нередко совершались серьезные ошибки и гибло гражданское население. Однако в Европе это не было задачей всей кампании, да и американских офицеров, постоянно наносивших удары мимо целей, отстраняли от выполнения заданий. К тому же Королевскому военно-морскому флоту требовалось как можно больше бомбардировщиков, которые можно было использовать для бомбежек судостроительных заводов, а по возможности — подводных лодок и надводных кораблей противника.

Харрис смотрел на это иначе. Вражеские заводы могли быть его якобы основными мишенями, однако он считал, что пытаться точно попадать бомбами в заводы или строительно-монтажные площадки значит зря тратить время. Не хотел он и того, чтобы его самолеты бесцельно кружили над морем, отыскивая вражеские подводные лодки. Это разбазаривание сил, и ничто иное. Харрис старался не допускать такового, а когда оно все же происходило, относился к этому с неодобрением. Убивать людей ему хотелось ничуть не меньше, чем уничтожать строения и оборудование. Огромные запасы взрывчатых и зажигательных средств, накопленные ВВС, следует обрушить на головы рабочих, на дома, в которых они живут. По его мнению, именно в этом и состоял наиболее эффективный способ уничтожения сил врага. В том же месяце, в котором состоялся брюневальский рейд, командование бомбардировочной авиации спустило вниз Директиву-22, в которой говорилось, что при всех воздушных налетах «целями бомбометания являются районы застройки, а не, к примеру, судоремонтные или самолетостроительные заводы… Это должно быть понято с полной ясностью».

Любые возражения, исходили ль они от офицеров или гражданских экспертов, отметались. И теперь брюневальские данные снабдили Харриса аргументами, позволявшими перенести его усилия на самый высокий уровень. Он может использовать сечку для отключения радаров, защищающих тот или иной город. А когда такой город окажется беззащитным, он, Харрис, сделает то, чего ему всегда хотелось: попробует, быть может, разрушить и фабрики, но, главное, уничтожит всех, кто в этом городе живет.

Уотсон Уатт пребывал в отчаянии. Он придумал радар вовсе не для этого, однако теперь, обратившись в мелкую сошку, мог, несмотря на изливаемые им потоки отчаянных слов и докладных записок, лишь наблюдать за тем, как замечательное оборонительное оружие, которое он помог создать, полностью выходит из-под его контроля. Он даже попробовал призвать на помощь Генри Тизарда, человека, возглавлявшего комитет, который создал британскую радарную систему, сыгравшую столь важную роль в «Битве за Британию» 1940 года. Тизард тоже не переносил Харриса и начал теперь сколачивать альянс, который в обычные времена вполне мог остановить его. Однако любая информация должна была проходить через человека, которого Тизард в 1936 году унизил в радарном комитете, — через Линдемана, докладывавшего непосредственно премьер-министру. И Линдеман с превеликим удовольствием позаботился о том, чтобы никакие предложения Тизарда правительством всерьез не рассматривались.