Книга Тютчев. Тайный советник и камергер - Семен Экштут

Узы были действительно крепкими. 20 мая 1851 года у Тютчева и Денисьевой родилась дочь Елена, Лёля-маленькая. История получила широкую огласку: слишком заметное положение в свете занимали как камергер высочайшего двора, так и инспектриса Смольного института. Скандал едва не повлиял на судьбы Екатерины и Дарьи Тютчевых. Начальница Смольного института госпожа Леонтьева, озабоченная подмоченной репутацией своего учебного заведения, начала интриговать, стремясь всеми правдами и неправдами удалить сестер-смолянок из института, и только обширные связи их отца в высших сферах помешали ей довести дело до логического конца. Однако всем Тютчевым эта интрига попортила много крови. Эрнестина Федоровна была искренне убеждена, что «испытала бы некоторое удовольствие при виде того, как четвертуют несчастную Леонтьеву»[220]. Начальница отыгралась на беззащитной инспектрисе. Анна Дмитриевна Денисьева была вынуждена покинуть свое место, получив, впрочем, очень большую для того времени пенсию — 3000 рублей в год. На эти деньги они с Лёлей впоследствии и жили. «… При всех исключительных качествах своего ума, при всем своем поэтическом даровании и основательном, высоком и многостороннем утонченном даровании и основательном, высоком и многостороннем утонченном образовании и при всей ни с чем не сравнимой прелести и обаятельности своей беседы, Феодор Иванович был все-таки большой эгоист и никогда даже не задавался вопросом о материальных условиях жизни Лёли, которая все время жила на счет своей тетушки — maman, живя у нее и с нею»[221].

Отставной гусарский майор Денисьев, Георгиевский кавалер и обладатель Золотого оружия «За храбрость», проклял дочь и едва не вызвал Тютчева на дуэль. Молва утверждала, что Федор Иванович, дабы избежать неприятностей, поспешил уехать за границу. Однако документы не подтверждают эти слухи. Тяжелее всех пришлось Елене Александровне. Общество от нее отвернулось, а бывшие подруги, за исключением одной, покинули ее. Денисьева искала и нашла свое утешение в религии. Она беспрестанно молилась и пожертвовала все имевшиеся у нее драгоценные вещи на украшение иконы Божьей Матери в Соборе всех учебных заведений близ Смольного монастыря. И успокоение ей было ниспослано.

Реальный мир остался неизменным, но отношение к нему Елены Александровны изменилось радикально. Точнее, молодая женщина придумала свой собственный мир, центром которого стал Федор Иванович. «Мой боженька»[222], — так называла она Тютчева и только себя осознавала его подлинной женой. Трагизм ситуации лишь усиливало ошибочное мнение Денисьевой, что ее избранник состоит с Эрнестиной Федоровной не во второму как это было в действительности, а в третьем по счету браке. Разница была принципиальной, ибо по канонам православной церкви четвертый брак не мог быть разрешен. Поэтому даже развод Тютчева с женой или ее смерть не дали бы Елене Александровне возможности узаконить свои отношения с отцом ребенка. (Не исключено, что поэт сознательно ввел возлюбленную в заблуждение.) «Богу угодно было, — говорила она мне, — возвеличить меня таким браком, но вместе и смирить меня, лишив нас возможности испросить на этот брак церковное благословение, и вот я обречена всю жизнь оставаться в этом жалком и фальшивом положении, от которого и самая смерть Эрнестины Федоровны не могла бы меня избавить…»[223]

Положение же Эрнестины Федоровны не было жалким, но тоже было фальшивым: все знали о связи ее мужа с Лёлей Денисьевой. Еще в конце лета 1850 года Тютчевы переехали в новую просторную квартиру и стали жить на Невском проспекте у Аничкова моста, но из-за безденежья не смогли приобрести новую мебель для гостиной. Обсуждая эту проблему с братом, Эрнестина Федоровна грустно заметила: «Боюсь, что ради гостиной нам придется совершить безумство, а настроение у нас обоих такое не легкомысленное, что, боюсь, пострадает от этого гостиная…»[224] В этой квартире, местоположение которой так нравилось госпоже Тютчевой, они прожили почти два года. 27 мая 1852 года Тютчевы покинули Петербург и отправились в Овстуг. Федор Иванович выдержал в деревне лишь до конца июня и поспешил вернуться в Петербург. Его жена с детьми, кроме учившегося в пансионе Дмитрия, осталась зимовать в Овстуге. Это был фактический разъезд супругов. Благопристойность была сохранена, супружеские отношения — нет. Разлука продолжалась шесть месяцев.

Вернемся к событиям годичной давности — к тому моменту, когда Лёля только что родила от Тютчева дочь Елену. Мы не знаем, как реагировала Эрнестина Федоровна на появление у ее мужа внебрачного ребенка. Однако достоверно известно, что Федор Иванович был в это время в разлуке с женой и что вряд ли эта разлука была случайной. Его письма, адресованные Эрнестине Федоровне, обширные выписки из которых я приведу ниже, дают представление о характере поэта, о его отношениях с женой, о бушевавшей в семье Тютчевых буре… Как это ни покажется странным, но в поведении поэта не было «ни лжи, ни раздвоенья». Его натура органически сочетала вещи абсолютно несочетаемые — и, не желая прерывать своих отношений с Лёлей, он стремился сохранить не просто семью, что было бы поступком обыденным и заурядным, но жаждал удержать привязанность своей дорогой Нести. Отношения поэта с женой и с Лёлей меньше всего могут быть представлены, как банальный любовный треугольник, тремя вершинами которого были немолодой мужчина, его молоденькая любовница и постылая жена. Тютчев отличался от Стивы Облонского или Бузыкина из «Осеннего марафона» не только гениальностью и масштабом своей личности, но и единственным в своем роде отношением к жене. И для Стивы Облонского, и для Бузыкина их законные жены были только обузой, к которым они испытывали единственное чувство — чувство вины, Бузыкин в большей, а Облонский — в меньшей степени. Тютчеву же Эрнестина Федоровна была необходима, и он воспринимал ее присутствие в своей жизни и судьбе, как проявление Провидения. Ни при каких условиях он не мог и не хотел с ней расставаться.

Итак, я предоставляю слово Федору Ивановичу и напоминаю, что 20 мая 1851 года, т. е. за полтора месяца до написания первого из этих адресованных жене писем, у него родилась внебрачная дочь.

«Что же произошло в твоем сердце, если ты стала сомневаться во мне, если перестала понимать, перестала чувствовать, что ты для меня — все, и что в сравнении с тобою все остальное — ничто? — Я завтра же, если это будет возможно, выеду к тебе. Не только в Овстуг, я поеду, если это потребуется, хоть в Китай, чтобы узнать у тебя, в самом ли деле ты сомневаешься и не воображаешь ли ты случайно, что я могу жить при наличии такого сомнения? Знаешь, милая моя кисанька, мысль, что ты сомневаешься во мне, заключает в себе нечто такое, что способно свести меня с ума.