Книга Улица Иисуса - Самид Агаев

– Обманывать нас нельзя, – сказал монгол, наезжая на Егорку лошадью.

Егор был вынужден схватить коня за узду. Вокруг них немедленно образовалась пустота.

– Разве я обманул тебя юзбаши? – спросил Егор. – Когда?

– Ты сказал, что придешь ко мне на службу. И не пришел. Нехорошо.

– Я не говорил этого, – возразил Егор, – не обещал, что приду на службу. Я просто выразил свою благодарность за приглашение.

– Приглашение монгола равносильно приказу. Ты проявил неуважение ко мне.

Монгол наклонился в седле, и Егорке в лицо ударил запах вина. Он был пьян. Егор вспомнил его имя – Кокэ.

– И что же мы теперь будем делать? – спросил Егор.

Вопрос был риторический, но у Кокэ был на него ответ.

– Я хотел взять тебя на службу воином, а теперь ты будешь моим слугой.

– Это вряд ли, – бесстрашно ответил Егор, – я свободный человек. А войны сейчас нет, чтобы ты сделал меня своим рабом.

Улыбка сползла с лица Кокэ.

– А ты дерзок. Кто ты, откуда? Ты не похож на здешних жителей.

Один из всадников стал объезжать Егорку и оказался за его спиной. Егор отступил в сторону, чтобы держать его в поле зрения.

– Я урус, – сказал Егор, – слышал о таких?

– Ах, урус. Да я не только слышал, я был в набеге на твою родину. Славно мы повоевали. Сколько я русских голов снес.

– Но вы ведь отступили, – заметил Егор, стараясь сохранить самообладание.

– Мы не отступили, мы просто ушли, но скоро опять пойдем наступать. Я возьму тебя с собой. Наверное, ты скучаешь по дому.

Монгол все же заехал за спину Егорки. Повернуться Егор не успел. Вокруг его плеч обвился аркан. Петля затянулась. Егор оглянулся, не делая попыток вырваться, хотя руки его до локтя были свободны. Монгол, ухмыляясь, и, видимо, не ожидая сопротивления, наматывал конец на руку, натягивая веревку.

– Вот как мы поступаем с теми, кто проявляет неуважение.

Кокэ вновь нагнулся к Егорке, дыша перегаром, довольно улыбаясь. Третий монгол находился за Кокэ, то есть все трое теперь были на одной линии. В следующее мгновение Егор нанес монголу страшный удар в лицо снизу вверх, вминая в лицо его и без того приплюснутый нос. Потом он упал на правый бок на землю, выдернув из седла всадника, намотавшего аркан на руку, и отобрал у него саблю. Кокэ, припав у холки стонал, держась за лицо сочащимися кровью руками. Егор сильно кольнул его лошадь трофейной саблей, и обезумевшее животное понесло своего скакуна. Третий монгол, натянув тетиву лука, выстрелил в Егорку. Стрела вошла ему в предплечье, разрывая мышечные ткани, тогда он шагнул ему навстречу. Монгол поднял лошадь на дыбы, но Егор, отскочил в сторону, стащил воина с коня, и свернул ему шею. Первый обезоруженный монгол, поднялся и, сдернув с плеча лук, прилаживал стрелу. Но Егорка не дал ему это сделать, и одним взмахом сабли зарубил его. Пораженная толпа наблюдала за схваткой, затаив дыхание. Кто-то крикнул:

– Эй, Рустам-зал, он возвращается.

Егор поднял голову и увидел Кокэ, который, справившись с лошадью, мчался к нему с копьем наперевес. Егор, изготовившись, ждал его в боевой позиции. Кокэ метнул копье. Егор присел, и копье пролетело мимо. Теперь всадник несся на него, выхватив саблю. В последний момент Егор сделал шаг навстречу, ныряя под левую руку всадника, и нанес удар с поворотом. Это был прием, которому его обучили хорезмийцы. Кокэ проскакал еще немного и свалился замертво. Егор огляделся. Окружающие смотрели на него с восторгом и восхищением.

– Все пошло не так, – с досадой произнес Егор, – черт бы вас побрал брыдлые вымесоки[15].

– Ты что натворил, – раздался из толпы чей-то здравомыслящий голос, – тебе бежать надо.

Егор увидел проводника, подающего ему знаки. Тогда он бросил окровавленную саблю на землю и скрылся в глубине базарных построек.

В зиндане

В ожидании казни Али просидел в камере несколько дней. Он удивлялся тому, что за ним никто не приходит. На все расспросы тюремщик отвечал односложно: «Нет указаний». Раз в день ему давали воду и хлеб с тушеными овощами или рисом. Как- то вместо воды он обнаружил в кружке вино, а в миске кусок рыбы.

– Сегодня, что праздник? – спросил он.

Тюремщик не ответил. Али подумал, что дело рук Егорки. Эта мысль приободрила его, но ненадолго. Наутро за ним пришли. «Надо же, – подумал Али, – сколько раз могли убить, а умираю так глупо». Его вывели из камеры. Когда глаза привыкли к свету, он увидел перед собой главного евнуха.

– Зияд-эфенди, – произнес Али, – как я рад вас видеть в добром здравии. Какую добрую весть вы принесли мне? А если недобрую, то дайте слово, что выполните мое последнее желание.

Обычно нарумяненный, с подведенными сурьмой глазами, жеманный евнух против обыкновения был бледен и выглядел растерянным.

– Что с вами, эфенди, – спросил Али, – такое чувство у меня, что не я, а вы провели эти дни в заключении?

– Хафиз Али, – церемонно произнес евнух, – вы свободны.

– То есть как, – переспросил Али, – я могу уйти? Хан отпускает меня?

– Хана больше нет, – глухо сказал евнух, – монголы обезглавили его. Мелек-хатун дарит вам жизнь и свободу.

– Даже не знаю, что сказать, – молвил Али, – но, как это вышло?

– Ума не приложу, – срывающимся голосом, ответил Масрур. – Все было так хорошо. Он посватался к дочери татарского нойона. И тот обнадежил его. И вдруг. Что теперь будет с нами?

Плечи главного евнуха затряслись в беззвучных рыданиях. Али участливо дотронулся до него, но тот поднял руку, мол, не надо.

– Проводи, – приказал он чаушу.

– Передайте мою благодарность Мелек-хатун, – сказал Али, – если ей понадобится собеседник, то я к ее услугам.

Он стал подниматься по каменным ступеням вслед за чаушем.

– Эй, хафиз, – окликнул его евнух.

Али остановился.

– Каким бы было твое последнее желание?

– Сохранить мне жизнь, естественно. Впрочем, я шучу. Ничего особенного. Выпить вина, написать письма, проститься с другом, – ответил Али, – а что?

– Ничего, иди с Богом. Да хранит тебя Аллах. Ты доживешь до старости.

Напротив дворца, привалившись к дереву, стоял его курьер с хурджином на плече.

– Далеко ли собрался, оглан? – спросил Али, подходя к нему. – И почему ты не на работе? Кто в конторе остался? И где мой русский компаньон?

– Я у тебя больше не работаю, – заявил оглан. – Уруса давно уже нет. А я не ишак, чтобы за всех отдуваться.