Книга Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

Тот свалился с неба, как будто его отстегнули от лонжи у купола цирка, где он болтался почти неделю ожидания. Приземлился в простреленном насквозь кем-то из наших олухов-зенитчиков самолете со свастиками на крыльях. Немцы так дрожали в предвкушении брачного союза со Сталиным, то бишь в подписании пакта, что даже не пискнули, что их министра иностранных дел чуть не отправили к праотцам по дороге к вожделенной цели. Горячка была так велика, что воздушный коридор для пролета немецких друзей не был обеспечен. Сталина передернуло от этих воспоминаний. Но из песни слова не выкинешь. Пакт подписали всего за два дня до намеченного Гитлером вторжения в Польшу. Это слишком бросалось в глаза, тем более, что мы-то не были еще готовы напасть на Польшу. Гитлер притормозил и после соответствующего намека перенес срок вторжения на первое сентября…

Конечно, Сталин был в августовские дни тридцать девятого горд собой: еще бы! За два дня почти положил в карман незамерзающие порты на балтийском побережье, за которые Петр I воевал двадцать лет. Это был гигантский успех миролюбивой сталинской внешней политики. Секретные протоколы сговора с Гитлером были спрятаны так надежно, что никто их не найдет. Собственноручно он провел на карте демаркационную линию, разделявшую отныне Германию и Советских Союз, однако ему и в голову не пришло, что Гитлер попросту дал ему поиграться карандашом и что за линию эту придется положить больше жизней, чем в свое время угробил Петр — образец сталинского подражания. То, что три страны Прибалтики и Финляндию Гитлер пожаловал ему для затравки, в качестве временной жертвы пешек, до Иосифа Сталина не дошло.

С кем же придется встретить надвигающуюся угрозу? Кто будет рядом? Память высветила вдруг командующего Юго-Западным фронтом Егорова во время войны с Польшей, в прошлом полковника царской армии, с которым пришлось служить рядом, когда Сталин был на этом фронте членом реввоенсовета. Умный был мужик, надо отдать ему должное, но слабоволен, удалось его подмять: решил тогда Сталин идти на Львов и восстал против того, чтобы передать в срок 1-ю Конную и 12-ю армию Западному фронту, которым командовал, наступая на Варшаву, этот кандидат в Бонапарты — Тухачевский. И Егоров подчинился ему, Сталину, хотя решение о передаче было одобрено Политбюро и Лениным. Наступление на Варшаву захлебнулось и провалилось. Противник Сталина Троцкий с его идеей перманентной мировой революции был скомпрометирован, а виноватым в провале по мнению Сталина оказался Тухачевский, хотя и отозвали с поста его, Сталина. Ничего, все это уже списано давным-давно и свидетелей не осталось.

Только что Сталин отпустил Тимошенко и Жукова с подписанной им директивой о приведении войск в боевую готовность. Позвонил Тюленеву. Да, война на пороге. Директиву он подписал под воздействием сообщения немецкого фельдфебеля, перебежчика, который сообщил, что немецкие войска занимают исходные позиции для наступления, которое начнется рано утром 22 июня. О перебежчике сообщили из Киевского военного округа. Фельдфебель и он, Сталин! Это ужасно!

Сталин неоднократно возвращался к пространной докладной записке начальника разведуправления генштаба Голикова, доложенной ему почти день в день три месяца тому назад — 20 марта, которую он хранил в своем личном сейфе до середины мая, а потом вернул Голикову. В этой записке излагались варианты направлений ударов по нашей стране групп германских армий с указанием срока вторжения — ориентировочно 20 мая. Но вывод-то, вывод: слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской, и даже может быть германской разведки. Опять слухи…

Начал Голиков за здравие, а кончил за упокой! Или наоборот. Чему здесь верить?

Интересно, подумал Сталин, сам Голиков верит своим источникам? Выходит, не верит, а я им должен верить, минуя Голикова? Эти источники, верно, еще со времен Берзина сохранились, и тот твердолобый латыш им верил. Он бы обошелся без этих дурацких выводов.

Кузнецов, главный наш военно-морской начальник, аналогичную записку прислал с такими же выводами — сведения ложные.

Кому верить?

Поскольку в указанные ими сроки военные действия не начались, Сталин вернулся к своей испытанной конструкции, которой верил сам: все это английские происки, им, английским правящим; кругам, выгодно столкнуть нас с Германией лбами, поэтому англичане и не стали подписывать с нами соглашение, которое в любом случае было бы направлено против немцев. Сталин был прав в определении, кому это выгодно, но он отстал в своей оценке определения и развития европейских противоречий. Его оценка относилась к 1939 году, а на дворе был сорок первый. Англия воевала с Германией, последняя не могла осилить пока соперницу, Гитлер решил быстренько разбить СССР, и Англия падет сама. В этом меняющемся ходе событий Сталин разобраться не сумел, хотя предупреждения о начале войны имел, но в реальность агрессии не верил. В этом была трагедия не столько его, сколько народа. Раз вождь решил, что войны не будет — ее не будет, значит, все предупреждения — в корзину для мусора под разными соусами, различными предлогами, но… как не отвечающие сталинской теории. И Голиков, и Кузнецов, надо полагать, старались своими выводами вписаться в эту концепцию вождя, по занимаемому ими положению они не могли настаивать на чем-то отличном от его выкладок. А наркому обороны Тимошенко и начальнику генштаба Жукову такие документы даже не показывали, не говоря уже об обсуждении таковых на уровне существовавшего при Сталине Политбюро. Получался замкнутый круг: объективную информацию некому было объективно воспринять, оценить и сделать объективные выводы.

«Чепуха какая-то, — подумал Сталин, — перебежчик-фельдфебель сыграл роль мышки — с ее помощью вытащили репку, которой в сказке, как известно, пытались овладеть более сильные особи. Если бы этот фельдфебель не появился, подписал бы я директиву или нет? Вряд ли. Но ведь были предупреждения от более авторитетных источников, чем этот перебежчик, не считая мартовского обобщающего сообщения Голикова и записки Кузнецова, датированной 6 мая, с их смазанными выводами».

Сталин отлично помнил первую ласточку об агрессивных действиях Гитлера. Еще бы не помнить, если Голиков доложил ему новости чрезвычайной важности в самый канун Нового года — 30 декабря 1940 года.

Сообщалось, что 18 декабря Гитлером утверждена директива № 21 Верховного главнокомандования о плане войны против СССР. На вопрос Сталина, откуда эти сведения, Голиков ответил, что информация поступила от группы антифашистов из Берлина. Сталин спросил, кто они такие? Голиков ответил, что немцы, германские антифашисты. Сталин поинтересовался, надежны ли они, можно ли им верить? Голиков ответил, что дать полную гарантию надежности этих источников он не может, ибо они сотрудничают с нами недавно.

Это было правдой. «Красная капелла» — такую кличку группе дало позже гестапо — тогда делала первые шаги в снабжении секретными сведениями советской разведки, и в Москве авторитет к ней тогда еще не пришел.

Руководители группы: офицер пятого отдела имперского министерства воздушных сообщений Харро Шульце-Бойзен, ученый-экономист Арвид Гарнак и их единомышленники вступили в контакт с советской разведкой инициативно, руководствуясь своими антифашистскими убеждениями. Они поставили на карту свои жизни и отдали их в декабре 1942 — январе 1943 года. Но все это было позже, и мы узнали о них только после войны.