Книга Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник) - Александр Чичерин

14 апреля. Понедельник.

Я присутствовал на заупокойной обедне, которую служили в католической церкви в память матери царствующего короля, умершей 30 лет назад.[165] Службу этакую совершают каждый понедельник со дня смерти ее. Церковь была задрапирована черным, придворные дамы, оставшиеся в Дрездене, тоже присутствовали в трауре. Опять довелось слышать дивную музыку.

После обеда я отправился смотреть картинную галерею, которая на этот раз была открыта, но была почти пуста. Был выставлен пожар Москвы.

15 апреля. Вторник.

Барон Эпшельвиц, с которым я на днях познакомился, предложил мне совершить с ним вечером прогулку в Нейштат; это часть города Дрездена, расположенная на правом берегу Эльбы. В Нейштате очень красивый бульвар, красивая площадь, посреди которой воздвигнута конная статуя короля польского и курфюрста саксонского Августа II;[166] королевский сад с замком, в котором король никогда не жил.

Барон Эпшельвиц, его две дочери и я гуляли очень долго в саду, огражденном с одной стороны валом, с которого открывается чудесный вид.

Возобновление неприятельских действий.

16 апреля. Среда.

Нашему полку приказано выступить в 7 часов утра, а мне разрешено остаться еще на несколько часов в Дрездене, поэтому я выехал с Храповицким только в 2 часа днем верхом. Мы ехали под дождем, который принимался нас мочить несколько раз. Проехали Вильсдруф и Нассен и догнали наш полк на стоянке в Морбахе.

17 апреля. Четверг.

Неприятель находился довольно близко, поэтому отдан приказ стать бивуаками, но затем приказ этот отменен, и разрешили нам стать по квартирам, которые мы заняли совместно с Главным штабом в Герингсвальде, пройдя Вальдгейм.

18 апреля. Пятница.

Мы двинулись через Рохлиц и Гейтганг в Эсшефельд, где стали по квартирам. К вечеру потребовали полковых квартирмейстеров, чтобы им указать под самым Эсшефельдом место для наших бивуаков. Полк должен был выступить немедленно. Ночь была темная, беспрерывно шел дождь; при таких обстоятельствах бивуаки не представляли ничего заманчивого, поэтому эта перспектива не могла нам доставить ни малейшего удовольствия. На наше счастье последовало новое распоряжение: мы должны были оставаться по квартирам до 4 часов утра.

19 и 20 апреля. Суббота и воскресенье.

Мы покинули наши квартиры в Эсшефельде до 5 часов утра в субботу и, согласно полученному накануне приказу, расположились около этой деревни. Здесь мы простояли до 1 часу дня, затем двинулись на Лобштедт, где опять стали на бивуаках. На этих позициях мы услышали впервые после Московской кампании пушечные выстрелы. В ночь с субботы на воскресенье барабан нас поднял раньше 1 часа ночи, и вся армия как русская, так и прусская выступила немедленно.

Командование объединенной армией, русской и прусской, возложено было на генерала от кавалерии графа Витгенштейна, так как фельдмаршал князь Кутузов заболел и поэтому отстал от армии.[167] Поход нашего корпуса был затруднен прусскими колоннами, вследствие чего он прибыл на бивуаки только к 10 часам утра воскресенья. В 3 часа дня корпус снова выступил, направляясь на Лютцен, где уже с утра началось сражение.[168]

Прибыв на поле сражения, наш корпус, составляя резерв, занял позиции сзади линии центра русско-прусской армии. Пришлось занять очень длинную линию. В это время наши заняли деревни: Гросс– и Клейн-Горхен и Рано. Победа казалась очевидной; император, король прусский и граф Витгенштейн приехали нас поздравить. Едва они миновали голову наших колонн, неприятельские бомбы начали долетать до нас. Стало ясно, что французские батареи придвинулись к нам, несмотря на наш перевес.

Нам приказали построиться побатальонно в боевом порядке и выступить вперед. Скоро большое число бегущих прусских войск пронеслось мимо нас. Нас остановили в некотором рассеянии от деревни, где мы были под страшным огнем неприятельских батарей.

Очевидно, французы возобновили нападение и завладели снова всеми деревнями, из которых мы их раньше вытеснили. Это произошло в 6 часов вечера. Наш корпус сохранил свои позиции до ночи. Он легко мог снова взять деревню, находящуюся перед ним, но не сделал это, так как не получил приказа, поэтому ограничился только наблюдением. В это время произошло событие, заставившее нас смеяться. С наступлением сумерек неприятельский огонь уменьшился, вдруг к нам примчались неизвестно откуда три орудия прусской легко-конной артиллерии под командой очень храброго офицера. Орудия стали на позицию, офицер, узнав, что наш бригадный командир барон Розен, подошел к нему, поднес руку к козырьку, сказал: «Mit erlauben» (с позволения) и, не дожидаясь ответа, скомандовал: «Erste canon – feer» (первое орудие – пли), и три гаубицы начали пальбу с удивительной поспешностью. Французы, вызванные таким поступком, начали нам отвечать с батареи в 30 орудий, вследствие чего все стали говорить прусскому артиллеристу, чтобы он убирался к черту со своими орудиями, которыми нельзя нанести неприятелю вреда столько, сколько он нам причинил. В то же время барон Розен, чтобы избежать совершенно напрасной потери, приказал нам отступить; отряд прусской кавалерии, находившейся сзади, прошел вперед, чтобы прикрыть наше отступление, а прусский артиллерист, виновник всего происшедшего, скомандовал: «Ruck vept marche» (назад марш) и исчез со своими орудиями так же стремительно, как и появился.

Ночь настигла нас в этой передряге; кавалерия прусская, спешившаяся для отдыха, упустила несколько лошадей, которые, на несчастье, побежали на нас. Вследствие страшно темной ночи мы, предположив, что нас атаковала неприятельская кавалерия, построились в каре и дали залп. Кирасиры, подоспевшие за своими лошадьми, рассеяли наше заблуждение, и прошло много времени, пока восстановили порядок, нарушенный злополучным «мит эрлаубен».

В 10 часов вечера мы оставили поле сражения у Лютцена, направились в Погау, где остановилась на ночлег императорская квартира. Здесь мы расположились тоже на бивуаках.

Армейский корпус генерала Милорадовича не представил донесения за этот день, так как все время сражения наблюдал за дорогой на Вейсенфельд.