Книга Кавказская война. В 5 томах. Том 2. Ермоловское время - Василий Потто

Отрывочные выстрелы в цепи свидетельствовали, однако, что новый враг стоял перед отрядом, и только пушки, снятые с передков, держали его в почтительном расстоянии. Но топоры звучали от того только быстрее и чаще – чеченцы должны были торопиться окончить работу, чтобы не попасть в перекрест между своими и русскими.

Через три дня была готова широкая просека, открывавшая большую поляну, на которой стоял Герменчуг и множество аулов. Но аулы были пусты, и лишь вдали, на задней опушке леса, можно было видеть группы верховых и слышать оттуда нечастые выстрелы. Войска продвинулись вперед, сожгли Герменчуг и потянулись назад в Грозную.

Все лето 1820 года продолжались работы по обеспечению левого фланга. Едва войска покончили с герменчугской просекой, как Греков приступил к вырубке леса по Сунже и к постройке на расчищенных полянах двух новых укреплений: Усть-Мартанского редута и Злобного Окопа, одновременно с тем, как со стороны Внезапной велись работы по направлению к Сунженской линии.

Там также поставлены были три укрепления: небольшой Амир-Аджи-Юртовский редут – на переправе через Терек, между Шелкозаводской и Щедринской станицами; Герзель-Аул на Акташе, в кумыкских владениях; и Неотступный Стан при Исти-Су, в земле качкалыковских чеченцев. Все работы производились под личным наблюдением командующего Кавказской линией генерал-майора Сталя, и в помощь войскам левого фланга приходил небольшой отряд из Дагестана, под начальством полковника Верховского. Неотступный Стан, запиравший вход в земли аксаевцев и преграждавший путь к Кизляру, особенно беспокоил чеченцев и заставлял их настойчиво препятствовать работам. Они собирались в значительных силах и, изо дня в день, то тревожили русские передовые посты, то угрожали табунам, то нападали на сенокосы. Нередко происходили при этом и горячие ошибки. Между ними выдается одна, в которой линейные казаки, несравненно меньшие числом, оказали необыкновенную неустрашимость.

Русский лагерь стоял тогда на последнем уступе Качкадыковских гор. Перед ним простиралась в необозримую даль, по самого Терека, обширная равнина, вся изрезанная оврагами и балками, которыми чеченцы искусно пользовались для своих засад и внезапных нападений. Командир Гребенского полка, майор Ефимович, каждое утро лично объезжал с разъездами эту опасную местность, и только по возвращении его в лагерь высылались рабочие, выгонялся скот и выходили фуражиры. Однажды, когда обычный разъезд уже был готов, лошадь, подведенная Ефимовичу, заупрямилась, стала на дыбы, и он, садясь в седло, оборвал шашку; нужно было спешить, и Ефимович поехал в разъезд с одним кинжалом да пистолетами в кобурах.

Пропустив вперед казаков и заметив, что они уже спустились в овраги, Ефимович повернул в сторону, поднялся с двумя гребенцами на высокий курган и, сойдя с лошади, по обыкновению стал осматривать в бинокль ближайшие окрестности. Вдруг сильная конная партия чеченцев вынеслась из оврага между ним и его казаками. Не успел Ефимович вскочить на коня, как чеченцы напали на разъезд. Внезапно охваченные с тылу, гребенцы не устояли под ударом пятисот чеченских наездников и, выскочив с противоположного конца оврага, пустились кратчайшей дорогой в лагерь. Ефимович со своими ординарцами был от них отрезан. Горцы заметили трех всадников, скакавших в густой траве, припав на гривы своих лошадей, и понеслись за ними в погоню. Обе стороны напрягли последние силы: казаки– чтобы уйти от погони, горцы – чтобы настигнуть. Но вот несколько отчаянных чеченских наездников, сидевших на лучших скакунах, пересекли им путь. Гребенцы круто метнулись в сторону. Но в это время лошадь казака, скакавшего впереди, запуталась в траве и упала вместе с всадником; Ефимович, не успевший сдержать своего коня, также вместе с ним полетел через голову, а в довершении несчастья упал вместе с лошадью и третий казак, споткнувшись, на Ефимовича. Чеченцы уже были тут. Оба казака, не успев выбиться из-под лошадей, были изрублены; Ефимович вскочил на ноги, но лошадь его ушла вместе с пистолетами. И вот он, вооруженный только кинжалом, очутился лицом к лицу с целой сотней чеченцев. Положение его было поистине безвыходное; горцы, заметив по одежде, что перед ними не простой казак, окружили его со всех сторон, и жестокий удар прикладом по голове сбил Ефимовича с ног; он упал без чувств. Но в тот момент, когда большинство чеченцев, увлеченное добычей и не обращавшие уже больше ни на что внимания, спешилось, чтобы связать пленника арканами, в толпе их вдруг произошло смятение: все с копыта шарахнулось и понеслось назад, бросив Ефимовича, лежавшего, как труп, без всякого движения, посреди чистого поля.

Случилось вот что: увидев полковничью лошадь, скакавшую по полю без всадника, с растрепанным седлом, уходивший разъезд мигом сообразил в чем дело, и, повернув назад, отчаянно кинулся в шашки... Старые гребенцы не могли примириться с мыслью, что они, хотя и невольно, оставили своего командира и решили искупить его жизнь или тело своими головами. Минутное колебание чеченцев под внезапным и бесстрашным натиском людей, обрекших себя почти на верную смерть, спасло Ефимовича. Казаки мигом схватили его на седло и понеслись домой. Восемь человек из них, однако же, были изрублены – это были жертвы честного исполнения долга, святых казачьих обычаев и привязанности к любимому начальнику. Опомнившиеся чеченцы понеслись в погоню. С террасы, на которой раскинут был лагерь, видели всю эту сцену. Две сотни гребенцев, вскочив на коней, пустились на выручку станичников; в полуверсте от лагеря они столкнулись с пяти-сотенной чеченской партией, врезались в нее – и через мгновение чеченцы скакали назад, а гребенцы настигали и рубили бегущих. Из лагеря этот лихой кавалерийский бой виден был как на ладони.

“Мы насчитали,– говорит один участник этого похода,– более пятидесяти чеченцев, сбитых с лошадей ударами казацких шашек. Были ли они убиты, или ранены – не знаю, но во всяком случае чеченцы порядочно поплатились за кратковременное торжество свое над казаками”.

Наступил 1821 год. Ермолов был тогда в Петербурге; тем не менее войска левого фланга продолжали настойчиво исполнять начертанную им программу. С четвертого февраля Греков приступил к разработке путей в глубь чеченской земли со стороны Злобного Окопа. Широкие просеки пролегли через Гехинские, Гойтинские, Шалинские и Герменчугские леса до самого Маюртупа, лежавшего за Хулкулау, на Гудермесе, там, где уже начинались земли мичиковцев. Отсюда отряд повернул назад и старыми просеками воротился в Грозную. В продолжение этой экспедиции неприятель нигде не оказал сопротивления. Зная по опыту, что с Грековым шутить невозможно, что всякое нападение на отряд неминуемо повлечет за собою смертную казнь или ссылку в Сибирь аманатов, чеченцы волей-неволей мирились с тем, что падали и исчезали леса – их вековая защита. Лишь немногие, не желавшие покориться, бежали в горы, где Ахмет-хан собирал толпы для нападения на укрепления, строящиеся в Дагестане; остальные встречали Грекова с наружной покорностью. Войска оставляли их аулы неприкосновенными, и только близ Гельдигена, хутор знаменитого Бей-Булата, за прежние грехи этого старого разбойника, давно укрывшегося в горы, был разорен до основания.

В Грозной войска простояли неделю-другую. А там Греков снова повел их разрабатывать дороги в Чечню, уже с противоположной стороны, от гор Качкалыковских. Чтобы разгадать, кто за нас и кто против нас, от всех чеченских и качкалыковских деревень потребованы были рабочие с топорами. Их набралось до одиннадцати тысяч человек, и все безмолвно исполняли даваемые им приказания. Громадное скопище в самом русском лагере людей, питавших к русским затаенную ненависть и все-таки повиновавшихся, представляло любопытный факт, объясняемый только необычайным нравственным влиянием, которое Греков имел на окружающие племена. Жители сами привозили даже провиант, пригоняли скот и доставляли все нужное для работ. Качкалыковцы высылали людей с топорами и рубили лес; кумыки содержали караулы и разъезды. Совершенно упавшие духом засунженские чеченцы не могли не понимать, что меры, принятые Ермоловым, скоро поставят их в полную зависимость от русских, что их разгульной жизни набегов и разбоя близится конец.