Книга Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской

Одним словом, в борьбе с крымскими татарами русские не могли реализовать с таким же успехом, как в случае с двумя другими татарскими «юртами» свое технологическое и техническое превосходство «пороховой империи». Для того чтобы добиться победы, нужно было полностью отказаться от экспансии на других направлениях и сосредоточиться на борьбе с Крымом и в перспективе с Османской империей, направив сюда все ресурсы — людские, материальные, финансовые. Обладая «послезнанием», мы можем оценить стоимость этого решения — нет нужды говорить о том, что Россия, Турция и Крым в XVIII в. сильно отличались от своих предшественников двухсотлетней давности. Но и тогда модернизированной, «вестернизированной» Российской империи потребовалось почти столетие войн с османами и крымцами для того, чтобы «ногою твердой стать у моря» и покорить Крым. И это при том, что Речь Посполитая к этому времени впала в убожество и уже не представляла сколь-нибудь серьезной силы, а те же ногаи вообще исчезли как государственное образование. Так что нам остается только присоединиться к мнению многих уважаемых отечественных историков, например А.Ф. Платонова, полагавших крымскую затею явной авантюрой, сулившей громадные неприятности. Иван IV был прав, отказавшись от несбыточных надежд присоединить к своим владениям еще один татарский «юрт» и короноваться еще одним царским венцом.

Но отказ от продолжения политического курса, нацеленного на поглощение татарских «юртов», предполагал переориентацию генерального вектора внешнеполитических усилий Русского государства. И этот вопрос был разрешен Иваном в пользу возобновления экспансии на западном и северо-западном направлениях — там, где она оказалась прерванной в середине 1510-х гг., еще при Василии III, после взятия Смоленска. Взаимосвязь между свертыванием активности в Поле и эскалацией конфликта в Ливонии вполне очевидна. Традиционно в отечественной историографии принято считать, что поворот во внешней политике Ивана IV и последовавшие за ним перемены в политике внутренней связаны с борьбой за власть на московском политическом Олимпе и опалой, наложенной Иваном на членов Избранной Рады, ратовавших за войну с Крымом. Не касаясь подробно этого вопроса, заслуживающего отдельного исследования, отметим, что приписывать Избранной Раде планы широкомасштабной экспансии на южном направлении, на наш взгляд, было бы ошибкой. Вряд ли можно считать А. Адашева авантюристом, не понимающим реальных размеров тех трудностей, что предстояло решить московским властям в случае дальнейшего развития наступления на Крым, не говоря уже о возникающих проблемах с освоением Поля. Ведь хорошо известно, что земли в России всегда хватало, но вот рабочих рук — увы, нет! И тут возникает закономерный вопрос — если Адашев собирался заняться колонизацией Поля, где он предполагал взять те самые рабочие руки для освоения новых земель в «польских» уездах? К тому же расположенные в Поле, вне естественных защитных рубежей, новые города и деревни оказывались чрезвычайно уязвимыми для атак со стороны татар. Их защита требовала новых расходов, и чем дальше, тем больше. В этих условиях отказ Ивана от дальнейшего развития экспансии в этом направлении представляется вполне логичным.

Другое дело, если рассматривать, как предлагает, например, отечественный историк М.Ю. Зенченко, активную политику московских властей на крымском направлении во 2-й половине 50-х гг. XVI в. как стремление обезопасить центральные уезды Русского государства. Тогда все встает более или менее на свои места. Ни о какой колонизации речь тогда не шла, а осуществляемые мероприятия были направлены на то, чтобы выстроить надежную систему обороны южной границы в преддверии неизбежного конфликта с Великим княжеством Литовским (напомним, «вечного мира» с Литвой так и не было подписано, а перемирие всего лишь перемирие, краткая передышка перед новой войной).

Нельзя, конечно, исключить и влияния субъективного фактора. Иван, обладавший, судя по всему, весьма эмоциональным и порывистым характером, быстро загорался и столь же быстро мог остыть к какой-либо идее, если она не давала скорого эффекта. Может, его дед, Иван III, с его хладнокровием или отец, Василий III, упорный и настойчивый в достижении поставленной цели, лучше справились бы с этим делом, собрав всю свою волю и все ресурсы своего государства в кулак (и то, учитывая перечисленные выше трудности, это представляется маловероятным), но не Иван IV. Убедившись в том, что война с Крымом затягивается, не принося желаемых результатов, союзники не слишком торопятся втягиваться в этот конфликт, взять на себя часть тяжелеющей год от года ноши, Иван и та часть его советников, что по опыту предыдущих столкновений с Литвой и ливонцами полагали, что с ними воевать будет легче и прибыльнее, чем с неуловимыми крымцами, решили пойти, как им тогда представлялось, по пути наименьшего сопротивления. И в самом деле, Литва и Ливония были ближе, за ними не нужно было ходить за тридевять земель, и сам театр военных действий был хорошо изучен за много лет противостояния. Наконец, там можно было взять и более богатую добычу, а для небогатых русских дворян и детей боярских, не говоря уже о вассальных татарах, этот мотив был отнюдь не последним в ходе ведения войны. Война же с Крымом не обещала скорых и быстрых прибытков, а расходы выглядели просто устрашающими. Видимо, именно так следует толковать фразу Ивана из первого послания к Андрею Курбскому: «Что же убо и ваша победа, яже Днепром и Доном? Колико убо злая истощания и пагуба християном содеяшеся (выделено мной. — Я.В.), соиротивным же не малыя досады! О Иване же Шереметеве что изглаголати? Еже по вашему злосоветию, и не по нашему хотению, случися такая пагуба православному християньству (получается, что это по совету Адашева, Курбского и их единомышленников состоялся трагичный «Польской поход». — П.В.) …».

Одним словом, Иван решил прекратить дальнейшие попытки вынудить хана пойти на уступки силовым путем, а договориться с ним. А. Адашев же (и те, кто стоял за его спиной) продолжал настаивать на продолжении прежней стратегии активной обороны (ведь наступление, как известно, лучший вид обороны). Так и представляется в лицах заседание ближней государевой Думы где-то в 1560 или 1561 гг., когда тот же И.Д. Вельский или И.В. Шереметев Большой доказывали с жаром Ивану, что еще немного, еще чуть-чуть, еще одно усилие, еще один «последний батальон» — и победа будет одержана! Но царь не стал более слушать их, разочаровавшись в их советах, и обратил свой взор и слух к другим советникам, а сторонники продолжения давления на Крым были удалены из Думы — кто навсегда (как А. Адашев), кто на время (как Вельский или Шереметев).

Итак, решение, пусть и со скрипом, было принято. Как уже было отмечено выше, уже в 1561 г. военная активность России в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе начинает сворачиваться. Затем в конце года Иван, отвечая на недвусмысленные намеки Бахчисарая, отправляет к Девлет-Гирею гонца с грамотой и предложениями установить между двумя государствами «крепкую дружбу».

Переговоры — переговорами, посылки — посылками, но береженого Бог бережет, потому в Москве с началом весны 1562 г. на берегу снова расставили полки на случай прихода «крымских людей». Эта мера предосторожности была тем более необходима, что перемирие с Литвой закончилось теперь и де-юре, и в конце марта «за королево неисправление» Иван отправил воевать «Литовскую землю» свои полки, а в мае и сам отправился в поход «на свое дело Литовское». Естественно, что когда большая часть русской рати оказалась задействована на Литовском фронте, у татар возникал соблазн попробовать на прочность оборону государевой «украйны». В Москве предвидели это, и кроме выставления завесы на берегу, командование над которой формально было поручено двоюродному брату царя князю Владимиру Старицкому, в низовья Днепра, как уже отмечалось выше, снова был отправлен князь Вишневецкий с 850 казаками. Надо полагать, что перед ним была поставлена задача своевременно оповещать Москву о намерениях хана и угрозой набегов связывать ему руки (как Гази-мурза мешал Исмаилу, так и Вишневецкий должен был мешать Девлет-Гирею). Но мы знаем, что князь изменил клятве и перебежал на сторону Сигизмунда (интересно, а почему он так поступил? Неужели потому, что у него не получилось стать великим князем всей Черкесии?). Надо полагать, хан вряд ли не был осведомлен о намерении Вишневецкого покинуть Ивана Грозного, ежели переговоры между князем и Сигизмундом шли, как было показано выше, еще с 1561 г.