Книга История инквизиции - А. Л. Мейкок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инквизиция в действии (I)
По римскому закону существовало три признанных метода процедуры в криминальном расследовании: accusatio, denunciacio и inquisitio.[90] Из-за того что полностью одобряла методы последнего, Святая палата и получила свое название – инквизиция. Это был офис инквизиции, то есть офис расследования дел.
В римском процессе accusatio (обвинитель) давал суду торжественное обещание доказать свою правоту. Он подавал властям список обвинений и входил в суд через ту же дверь, что и обвиняемый. Если ему не удавалось доказать своих обвинений, то он получал то же наказание, какое получил бы обвиненный им человек. Это называлось poena talionis. Передав дело в суд, его нельзя было забрать, и, таким образом, суд превращался в дуэль между обвиняемым и обвинителем. Председательствующий на суде магистрат вмешивался лишь в тех случаях, когда нужно было что-то уточнить, проверить свидетельские показания и т. д. Обе стороны, разумеется, могли приглашать сколько угодно свидетелей и представлять столько документов и всевозможных доказательств, сколько могли, для того чтобы доказать свою правоту. Однако ни обвинитель, ни обвиняемый не могли выставить вместо себя адвоката – оба должны были явиться в суд лично.
С возрождением в XII веке римского права процедура accusatio естественным образом перешла в юридическую рутину и в гражданских, и в церковных судах Европы. До времен Филиппа-Августа она оставалась единственным признанным способом привести преступника к суду. Я говорю, что это был единственный признанный способ. Потому что, естественно, на пути его применения стояли определенные преграды. В случаях убийства, кражи, грабежа и других ужасных преступлений против общества ни в официальном обвинении, ни в обвинителе не было необходимости. Разумеется, такой подход был неприемлем в более пустяковых случаях, потому что, с одной стороны, никому не хотелось играть нелегкую роль обвинителя, а с другой, власти не могли не обращать внимания на такие преступления. Юридические власти непременно должны иметь собственные дисциплинарные силы, в обязательном порядке должны противостоять тем, кто посягнул на их авторитет. И это должен быть не просто апелляционный суд.
Таким образом, становится очевидным, что, какой бы ни была официальная позиция в деле, accusatio практически никогда не было более чем вспомогательным орудием законной администрации. Римский закон описал принадлежащую магистрату власть в трех пунктах. Он обладал (1) imperium, то есть абсолютным правом, как должностное лицо государства, которое должно выступать против врагов общества; (2) властью сдерживания, то есть силой, способной заставить повиноваться его приказам; (3) властью проводить quaestiones, или cognitiones, то есть допрашивать тех, кого он призвал к ответу. Иными словами, благодаря его офису, магистрат обладал властью, в корне отличавшейся от той, какая была у простого судьи.
В теории власть устанавливать процедуры accusatio принадлежала всем как гражданская привилегия. Однако на практике дело обстояло иначе. В Средние века ни женщины, ни дети, ни профессиональные солдаты, ни отлученные от Церкви, ни подозреваемые в преступлениях не могли воспользоваться этим правом. Формально члены одной семьи не могли обвинять друг друга. Светские лица не могли обвинять священнослужителей и наоборот. Таким же образом еретики, евреи и язычники не могли выступать против католиков. Однако это не касалось тех случаев, когда дело доходило до причинения ущерба собственности или личности обвинителя. В некоторых случаях, к примеру, когда дело касалось государственной измены, ограничений вообще не было. А как только возникло предположение, что ересь походит на государственную измену, то это стало относиться и к ереси.
Неудивительно, однако, что представители Святой палаты с самого начала дали понять, что им не по нраву суды над еретиками с использованием accusatio. Николас Эймерик, великий испанский инквизитор XIV века, рьяно противился этому методу, утверждая, что это был абсолютно неподходящий метод расследования в отношении веры, что он чрезвычайно опасен для обвинителей и что он всегда включал в себя долгую, сложную процедуру. Бернар Гуи, инквизитор Тулузы с 1307 по 1323 год, прямо не говорит об этом, но, как и Эймерик, настаивает на том, что все надо делать, как можно проще. В 1261 году папа Урбан IV говорил, что суды инквизиции должны проводиться «в простой и открытой манере, без шумных обвинений адвокатов». Леа вспомнил об одном случае, произошедшем в 1304 году, когда инквизитор Фра Ландпульфо наложил штраф в размере ста пятидесяти унций серебра на город Теат за то, что тот официально обвинил человека в ереси, но отказался вести его дело.[91]
Это, разумеется, было не более чем обычное poena talonis, навлеченное неудавшимся обвинением. Однако в связи с другим делом, оно дает четкое представление об отношении инквизиторов. Они всегда были недовольны процедурой accusatio, a потому искали пути препятствовать ей. Причины этого абсолютно понятны.
Во-первых, следует заметить, что удачное обвинение вело к тому, что обвинитель по решению магистрата получал часть наследства обвиняемого. Без сомнения, это играло роль противовеса, являющегося своеобразной компенсацией обвинителю за неприятное участие в poena talionis в случае вынесения приговора осужденному. Однако при таком положении дел открывались настоящие просторы для коррупции. Нам достаточно всего лишь прочесть «Анналы» Тацита, чтобы понять, как все происходило. Даже в золотой век империи мы постоянно встречаем профессиональных обвинителей, занятых своим гнусным делом. Богатый вельможа, подозрительный император, одно слово нанятому шпиону – а потом тщательно разыгранный процесс, основанный на единственном неосторожном слове или жесте, значимость которого многократно преувеличивалась и подтверждалась многочисленными свидетелями. Для невезучего вельможи это был конец. Все были удовлетворены: император избавлялся от опасного, досаждающего ему и вызывающего его зависть человека, а «обвинитель» жирел, получив конфискованное имущество. А если такие вещи становились возможными при великолепно развитой системе безопасности имперского Рима, то, разумеется, они были неизбежны в более свободном и менее стабильном окружении средневековой Европы – особенно, когда рассматриваемый проступок лишь отражался в общественном поведении, а, по сути, являлся делом веры.
И вновь, как замечал Эймерик, процедура, проводимая в соответствии с accusatio, была чрезвычайно опасна для обвинителя. По lex talionis он оказывался под угрозой получить законное наказание за ересь, то есть отправиться на костер. Но и это еще не все. Потому что если он официально обвинил человека в ереси, то ему надо было самому предстать перед судом, и тогда все узнавали, какую роль в деле он играл, как получал информацию и т. д. К тому же все остальные еретики в данной местности узнавали, кто был осведомителем и от кого им было лучше избавиться. И если ересь была широко распространена в этих местах, то он становился практически заклейменным человеком. Дело обычно кончалось одинаково: темная ночь, пустынный переулок или маленькая улочка – и наутро его находили с ножом в груди. У нас еще будет возможность вернуться к этому делу и заметить, что даже при системе инквизиции, при которой имена свидетелей всегда тщательно скрывали, еретики часто мстили тем, кто, по их мнению, настучал на их собрата.
