Книга 12 часиков - Надежда Нелидова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К нам кладут высокую худощавую кабардинку Мадину. Она из Нальчика, ждёт первенца. Приехала погостить к тётке, упала. Начали отходить воды, а срок всего пять месяцев. Привезли в неотложке.
Шансов спасти ребенка почти никаких. Но врачи надеются, запретили ей вставать. Мы кормим её, следим за капельницей, выносим судно. Мадина в сотый раз рассказывает, как у нее на лестнице закружилась голова… Очнулась на земле.
– Сглазили, – уверенно заключает Люда. – Сглазили тебя, девушка, ясно, как день. От сглаза нужно лицо вот так три раза обмахнуть тыльной стороной ладони, будто пот утираешь. Подолом с исподу – тоже помогает. Хорошо шесть булавок в кофту втыкать кверху головками. Или в кармане носить зеркальце – блестящей стороной наружу.
– Вот так или вот так лучше? – мусульманка Мадина, с недоверчивой улыбкой, шаловливо воспроизводит эти чисто русские способы уберечься от порчи. Потом испуганно отмахивается, закрывает глаза и шепчет. Наверно, просит прощения у Аллаха за шалость.
Наши койки стоят рядом, и мы с ней часто шепчемся. Она спрашивает, видела ли я когда-либо кавказские свадьбы?
– Ай, если бы только это видела. Гул, стон до неба стоит. Вот ты стояла рядом… – она с трудом подыскивает сравнение, – рядом с несущимся грузовым поездом? Страшно, да, земля качается? Вот и здесь так. Земля трясется от могучего топота мужских ног, а ведь обуты они в мягкие сапоги без каблуков. Мужчины пляшут неистово, по многу часов. Иногда сутки подряд, а никто из них не пьян. Дрожь берет тех, кто видит эту пляску. Ай, если бы ты видела наши свадьбы!
А у Мадины дела все хуже. Её кладут в отдельную палату. Ставят стимулирующую капельницу: она будет рожать. Так получилось, что мы с Мадиной сошлись ближе всех: она приезжая, я тоже. И она умоляюще стискивает мне руку своей смуглой сухой горячей рукой. Она так боится остаться одна! Честно говоря, я сама трясусь, как овечий хвост. Мне никогда не приходилось присутствовать при этом. Мадина начинает кричать: «Больно!» Входят врачи и, слава богу, прогоняют меня.
… -Ой, да не вечер, да не вечер, – уютно мурлычет Люда, копошась в тумбочке. Выкладывает свои вещи: завтра её выписывают.
– Люда, пой громче!
На Людин приятный голос заглянула женщина в больничном халате, присела на краешек Ленкиной койки. Перевязанные пуховыми шалями черкешенки встали в дверях, сложив руки под грудью. Лица непроницаемые, задумчивые.
И вот уже знакомый мотив подхватила вся палата. Песня разбивается на несколько голосов: низкие грудные и высокие серебряные. Рвётся из палаты, становится слаженной, набирает вольность и трагическую силу.
– Ой, налетели ветры злые…
Всё еще впереди. Злые ветры, раздувшие пожар внутри страны, раздел Союза. Взрывы жилых домов в Буйнакске и Волгодонске, захват родильного дома в Будённовске. Теракты, пущенные под откос пассажирские поезда, призывы к великой священной войне…
Ничего этого пока нет. Разрумянившиеся, с блестящими глазами, мы переглядываемся, невольно улыбаясь друг другу, звонко, беззаботно выводим:
К Вареньке всегда очередь. Варя торгует в палатке на мини-рынке фруктами. Фрукты у неё: что в витрине, что в ящиках – на подбор, крупные, без червоточин. Как в рекламе: радуга фруктовых ароматов.
Красные, с кулак, гранаты, янтарная оранжевая хурма, желтовато- зелёные яблоки, дымчатые голубые сливы, синий виноград, фиолетово-сизые баклажаны. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», – напевает Варя на придуманный ею мотивчик и хохочет.
Хозяин палатки Алик очень доволен Варей и всегда ставит ее в пример другим девчатам-продавщицам.
Работает она расторопно, весело, с шутками-прибаутками. Но вот досадливо нахмурились тонкие брови, сердитый румянец залил лицо. А все из-за того, что старушка из очереди попросила взвесить одно яблоко. Ну, одно и одно, подумаешь: может, в больницу кому. Но, скорее, гостинец внучонку в деревню.
Низенькая такая, славная деревенская старушечка в телогрейке, в обрезанных резиновых калошах на шерстяной носок, за спиной закорузлый брезентовый рюкзачок. Улыбается Варе, смущённо прикрывая ладошкой беззубый рот, и просит взвесить ей яблоко. На удмуртском языке просит!! Вот Варенька и вспыхнула, как огонь.
Так удачно все в ее жизни сложилось: из деревни, с фермы, от навоза и коровьих хвостов вырвалась. В городе пятый год, с подружкой снимают частный дом.
Уж вроде Варенька все деревенское из себя безжалостно вытравила. Акцент ужасный сорнячный, деревенский, окающий, певучий – с болью, с мясом выдрала. Теперь говорит исключительно: «ПА-Ажалуйста, кА-Анечно, пА-Акупайте». Это раз.
Второе: довела войну с веснушками, выдающими её местное происхождение, до победного конца. То есть они остались чуть-чуть вокруг носика, но такие расплывчатые, бледные, их под кремом и незаметно вовсе. Не зря Варя косметичке Жанке нет-нет, да и позвонит:
– Сливы завезли сладкие, крупные – тебе по дороге не забросить?
Или:
– У нас уценка на апельсины, я тебе килограммчик отложила.
Глаза вот у Вари подкачали: узкие, длинные, раскосые, как у лисички, так ведь нынче такие в самой моде. А за огненный цвет волос, как у Вареньки, женщины вообще бешеные деньги в парикмахерских выкладывают. Ну, скулы сильно выдаются, ну и что из этого? Да и скулы нынче, говорят: последний писк.
Фигурка у Вари похожа на Барби. Между прочим, Барби – сокращённо от Барбары. От Варвары, то есть. На Варе-Барби прозрачный розовый фартучек. В пышных волосах – розовая кружевная наколка.
Но как все эти старушки в телогрейках, с мудрыми детскими глазками, вечно угадывают в Варе «свою» и на улицах спрашивают у нее по-удмуртски:
– Нылы (доченька), где тут ближе к вокзалу пройти?
Ясновидящие они, что ли?! Вон и эта туда же, и прямо при очереди! Варя отчеканила холодно, строго:
– Я вас не понимаю. По-русски, пАжалуйста, повторите.
– Ой, мака-мака, не сердись. Думала, нашенская ты, извини. Яблочко, говорю, купить хочу. Больше бы яблок купила, да деньги кончились, на билет только осталось.
Господи, откуда у них в деревне еще хоть какие-то деньги есть?! В деревне есть шелестящая, осыпающая палисадник горькими цветками черемуха, есть древняя черная банька, осевшая по крышу в смородиновых кустах. Там, не дождавшись ночи, щелкает соловей. А ниже есть изгородь, а еще ниже пруд, блестящий как рыбья чешуя. А за прудом на вырубках нагретые земляничные поляны… Все, все есть в деревне, только денег нету…
