Книга Времетрясение - Курт Воннегут

Мы назвали его Пакетбот Хикенлупера. Мы называли его еще Пакетлуп Хикенбопера, Хикенпак Ботетлупера, Хикетбот Пакенлупера и так далее.

Счастливые деньки! Мы думали, мы будем жить вечно.

Старое пиво в новые бутылки. Старые шутки слышишь от новых людей.

Я рассказал молодому Джону Хикенлуперу шутку, которой меня научил его отец. Шутка такая. Мы договорились, что, если его отец говорил мне, не важно, где мы с ним были, «Уж не член ли ты Черепашьего Клуба?», я был обязан заорать как можно громче: «КЛЯНУСЬ СВОЕЙ ЗАДНИЦЕЙ, ДА!»

Я имел право проделать то же самое с его отцом. Воспользовавшись каким-нибудь весьма торжественным случаем – зачастую на церемонии принятия новых членов в общество, – я мог прошептать ему на ухо: «Уж не член ли ты Черепашьего Клуба?» Он был обязан заорать как можно громче: «КЛЯНУСЬ СВОЕЙ ЗАДНИЦЕЙ, ДА!»

45

Вот еще одна старая шутка. «Привет, меня зовут Сполдинг. Думаю, вы держали в руках мои яйца». Ее больше никто не понимает, поскольку Сполдинг больше не является крупнейшим в Индианаполисе поставщиком куриных яиц, так же как питие Золотого Пива Либера больше не является любимым видом отдыха на Среднем Западе, так же как компания «Скобяные изделия Воннегута» больше не является производителем и продавцом качественных и полезных в хозяйстве вещей.

Компания по производству скобяных изделий разорилась под влиянием конкурентов. Пивная компания Индианаполиса была закрыта по 18-й поправке к Конституции Соединенных Штатов, принятой в 1919 году. Она гласила, что производство, продажа и транспортировка спиртных напитков объявляются на территории США незаконными.

Юморист Кин Хаббард из Индианаполиса сказал, что сухой закон – это даже лучше, «чем если бы спиртного вовсе не существовало». Спиртные напитки оставались под запретом до 1933 года. К тому моменту бутлегер[33]Аль Капоне прибрал к рукам весь Чикаго, а Джозеф П. Кеннеди, отец убитого президента, стал мультимиллионером.

В полдень того дня, когда в Денвере открывали нашу с Джо Петро Третьим выставку – это было воскресенье, – я в одиночестве проснулся в комнате самого старого тамошнего отеля под названием «Оксфорд». Я знал, где я нахожусь и как я сюда попал. Это было удивительно, потому что накануне я нализался дедовским пивом до синих соплей.

Я оделся и вышел. Никто еще не проснулся. По улице никто не ехал. Если бы свобода воли снова взяла мир за жабры в этот момент, я бы потерял равновесие и упал, но меня никто бы не задавил.

Когда свобода воли снова возьмет всех за жабры, лучше всего быть пигмеем из племени мбути и сидеть в дождливых африканских джунглях в Заире.

В двухстах ярдах от моего отеля находились остатки того, что когда-то было центром, бьющимся сердцем города. Я имею в виду железнодорожный вокзал. Он был построен в 1880 году. В наши дни на нем останавливается лишь два поезда в день.

Я и сам был достаточно похож на ископаемое животное, раз мог вспомнить ужасную музыку шипения и грохота паровозов, их скорбные свистки, их ритмичный перестук колес на стыках рельсов, звуки колокольчиков на переездах, приближающиеся и удаляющиеся согласно эффекту Доплера.

Я помню и историю рабочего движения, ведь именно железнодорожники впервые добились забастовками увеличения заработной платы и более безопасных условий труда. Только потом это удалось шахтерам, литейщикам, текстильщикам и так далее. Море крови было пролито в этих битвах, казавшихся большинству американских писателей моего поколения не менее достойными, чем битвы с иноземными врагами.

Оптимизм, которым пропитано большинство наших произведений, основан на нашей вере, что после Великой Хартии Вольностей, Декларации Независимости, Билля о Правах и Девятнадцатой поправки к Конституции, которая в 1920 году дала женщинам право голоса, мы просто обязаны создать некую систему экономической справедливости. Это было бы вполне логичным следующим шагом.

И сегодня, в 1996 году, я в своих выступлениях предлагаю следующие поправки к Конституции.

Поправка XXVIII: Каждый новорожденный должен быть желанным и о нем следует заботиться до его совершеннолетия.

Поправка XXIX: Каждому совершеннолетнему, если он нуждается в этом, будет предоставлена интересная работа с доходом не меньше прожиточного минимума.

Вместо этого мы – покупатели, наемные рабочие, инвесторы – создали такие горы ценной бумаги, что горстка людей, за них отвечающая, может класть миллионы в собственный карман так, что никто этого не заметит.

Мое поколение в большинстве своем разочаровано.

46

Вы не поверите! Килгор Траут, который до своего попадания в Западу не видел ни одного спектакля, не только написал пьесу после своего возвращения со Второй мировой войны, но и зарегистрировал авторские права на нее. Я недавно нашел ее в электронных хранилищах библиотеки конгресса. Она называется «Старый сморщенный слуга семьи».

Это – словно подарок на день рождения от моего компьютера мне, который сидит здесь, в Занаду, в номере имени Синклера Льюиса. Ура! Вчера было 11 ноября 2010 года. Мне исполнилось восемьдесят восемь, или девяносто восемь, если считать «подарочный червонец». Моя жена, Моника Пеппер Воннегут, говорит, что восемьдесят восемь – это счастливое число, но и девяносто восемь тоже неплохо. Она с головой ушла в нумерологию.

Моей дорогой дочери Лили 15 декабря исполнится двадцать восемь. Кто бы мог подумать, что я доживу до этого?

* * *

«Старый сморщенный слуга семьи» – о свадьбе. Невеста – Мирабиле Дикту[34], девственница. Жених – Флагранте Деликто[35], бессердечный бабник.

Сотто Воче[36]– гость, стоящий с краю, тихо обращается к своему соседу: «Я не люблю мучаться с этими свадьбами. Я просто нахожу женщину, которая меня ненавидит, и даю ей дом».

Наблюдая, как жених целует невесту, собеседник Сотто Воче отвечает: «Все женщины – психопатки. Все мужчины – сопляки».

Почтенного старого слугу семьи, плачущего горючими слезами за пальмой в кадке, зовут Скротум[37].

Монику до сих пор мучает загадка, кто же оставил зажженную сигару под датчиком задымления в картинной галерее академии за несколько минут до того, как закончился «подарочный червонец». Это было девять с лишним лет назад! Кто знает? Что будет, если мы это узнаем? А что будет, если мы узнаем, что такое белое вещество в птичьем дерьме?