Книга Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера - Генрих Френкель

Фромм слушал сообщение об обстановке на фронтах, когда доложили о приходе Ольбрихта, и прервал докладчика, чтобы узнать, зачем пожаловал начальник общего управления ОКХ. Не теряя времени, Ольбрихт сообщил, что Гитлер убит. Фромм сразу поинтересовался источником информации. Тогда Ольбрихт сослался на звонок Фельгибеля из Растенбурга[35].

– Я предлагаю в создавшейся ситуации, – сказал Ольбрихт, – отправить всем командирам армии резерва кодовое слово «Валькирия», установленное для непредвиденных обстоятельств внутри страны, и тем самым передать всю исполнительную власть вооруженным силам.

К несчастью, Фромм не был готов принимать участие в решительных действиях такого рода, во всяком случае, до тех пор пока полностью не прояснит для себя ситуацию. Он сказал, что должен лично переговорить с Кейтелем. Ольбрихт, вполне уверенный в себе и желавший во что бы то ни стало перетянуть своего командира на сторону заговорщиков, сам снял трубку телефона на столе Фромма и попросил срочно соединить его с Растенбургом. Проблем со связью не было, и очень скоро к телефону подошел Кейтель.

– Что случилось в ставке? – спросил Фромм. – В Берлине ходят самые ужасные слухи!

– Какие еще слухи! – возмутился Кейтель. – Здесь все нормально.

– Говорят даже, что фюрера убили!

– Ерунда! – объявил Кейтель. – Покушение было, это правда, но, к счастью, неудачное. Фюрер жив, отделался мелкими царапинами. Но где, скажите на милость, сейчас находится ваш начальник штаба граф фон Штауффенберг?

– Он еще не вернулся.

После этого разговора Фромм понял, что никакие действия не нужны. Ольбрихт не знал, что сказать. Он слышал весь разговор, и все, что ему оставалось делать, это вернуться в свой кабинет и все как следует обдумать. Поскольку первые приказы «Валькирии» уже ушли, он оказался в чрезвычайно затруднительном положении. Он представил себе, как войска начали движение к Берлину, и похолодел. Куда же подевался Штауффенберг!

Штауффенбергу и Хефтену понадобилось три четверти часа, чтобы добраться до Бендлерштрассе. Они прибыли почти одновременно с генералом Беком, который беспрепятственно вошел в здание, одетый в гражданский костюм, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не делать переворот, который он номинально возглавлял, слишком милитаристским. Штауффенберг, который больше всего на свете желал немедленно включиться в работу, взбежал по лестнице в кабинет Ольбрихта и доложил обо всем, что видел собственными глазами. Он клялся, что Кейтель лжет. Гитлер не мог уцелеть. Если он и не погиб на месте, то определенно получил тяжелейшие ранения и теперь доживает свои последние минуты. Переворот должен продолжаться.

Штауффенберг сразу начал действовать. Гелльдорфу было сказано прибыть на Бендлерштрассе. Первые приказы «Валькирии» были отправлены командирам подразделений армии резерва в Германии. А что происходит в Париже? Штауффенберг позвонил Хофакеру, рассказал о страшном взрыве и потребовал, чтобы тот приступил к выполнению своей части плана. Он заверил Хофакера, что переворот развивается полным ходом, в данный момент войска занимают правительственные учреждения. Обрадованный и взволнованный Хофакер тут же направился проинформировать своего командира – генерала Штюльпнагеля.

Когда приехал Гелльдорф в сопровождении Бисмарка и Гизевиуса, им показалось, что на Бендлерштрассе странно пусто и спокойно. Никакой дополнительной охраны, равно как и признаков чрезвычайной ситуации, никто даже не проверяет пропуска. Они вошли в здание и поднялись в кабинет Ольбрихта. Только Гизевиус не мог справиться с волнением, оказавшись внутри «нервного центра переворота, который они все так долго ждали». Их встретили Ольбрихт и Бек. К своему удивлению, Гизевиус увидел и Штауффенберга, который стоял у стола Ольбрихта. Он лучился радостью и торжеством. Ольбрихт сообщил прибывшим то, что он считал официальной информацией о смерти Гитлера, сказал, что переворот – задача армии, а полиция должна предоставить себя в распоряжение армии. Он вещал с пафосом, по словам Гизевиуса, словно актер, произносящий хорошо заученную роль, пока его не перебил Бек.

– Минутку, – сказал Бек. – Я считаю, что мы должны сохранять полную объективность и проинформировать шефа полиции о том, что Гитлер, может быть, вовсе не умер. Сейчас мы должны решить, каким образом…

– Кейтель лжет! Нагло лжет! – возмущенно воскликнул Ольбрихт, а Штауффенберг рассмеялся.

– Нет, так нельзя, – запротестовал Бек, но Ольбрихт не желал затевать дискуссию, тем более с участием Гелльдорфа. Только было уже слишком поздно.

Гелльдорф и Гизевиус утратили иллюзии. – Не важно, лжет Кейтель или говорит правду, – упорствовал Бек. – Главное, что Гелльдорф должен знать: противная сторона утверждает, что покушение провалилось, и мы должны быть готовы, что такое же заявление будет сделано по радио. Что мы тогда скажем?

Но только Ольбрихт не желал слушать никаких возражений. Он настаивал, что Кейтель лжец, и Штауффенберг его поддерживал.

– Я все видел собственными глазами, – заверил полковник. – Я находился рядом с Фельгибелем в ставке, когда раздался взрыв. Эффект был такой, словно в здание угодил стопятидесятимиллиметровый снаряд. Там никто не мог уцелеть.

Тем не менее Бек настаивал, что с заявлением Кейтеля следует считаться и подготовить авторитетный ответ.

– Для меня, – заявил он, – Гитлер мертв. Это положение является основой для моих будущих действий. Неоспоримое доказательство того, что Гитлер, а не его двойник жив и здравствует, возможно, не появится еще долго. К этому времени в Берлине необходимо все закончить.

После этого Гелльдорф и Бисмарк уехали, оставив Гизевиуса на Бендлерштрассе. А тем временем пришел генерал Гепнер, желавший получить свой портфель. Он хотел переодеться в военную форму и сделал это в туалетной комнате Ольбрихта.

Теперь было необходимо настоять на сотрудничестве генерала Фромма. Ведь его телефоны вот-вот взорвутся звонками по поводу чрезвычайной ситуации, существования которой он не признавал. Когда Ольбрихт и Штауффенберг ушли к нему, Гизевиус, оставшись наедине с Беком, спросил, почему потеряно так много времени. Штауффенберг довольно долго добирался в Берлин из Восточной Пруссии, а до его прибытия никто ничего не делал. Бек пожал плечами, покачал головой и потер ладонью лоб.