Книга Конан Дойл - Максим Чертанов

Теперь о рассказе, который принес доктору Дойлу первый успех. Это «Сообщение Хебекука Джефсона» («J. Habakuk Jephson's Statement»). Он не лучше и не хуже, чем, например, «Капитан „Полярной звезды“»; просто ему повезло больше. Сюжет основан на истории покинутого при таинственных обстоятельствах судна «Мария Селеста». Опять корабль, опять повествование от первого лица, опять колоритный персонаж (на сей раз – отрицательный), мрачную загадку которого рассказчику доводится разгадать. Оба рассказа похожи как близнецы. «Кажется, что наш капитан такая же большая загадка для моряков и даже для владельца судна, как и для меня... У него нет ни одного друга в Дэнди, равно как никто не знает его прошлого»; «Утром ко мне в каюту заходил Хертон, и мы выкурили с ним по сигаре. Он припоминает, что видел Горинга в 1869 году в Кливленде, штат Огайо. Как и сейчас, он производил тогда загадочное впечатление. Он разъезжал без всякой видимой цели и избегал говорить о своих занятиях» – если не разделить кавычками две цитаты, вполне можно подумать, что это любопытствует один и тот же повествователь на одном и том же судне.

Есть, правда, одно отличие: в «Капитане» загадочный персонаж оказывается хорошим человеком, в «Хебекуке» – плохим. Обычно плохие люди у беллетристов получаются интереснее хороших, но злодей Септимус Горинг, антигерой «Хебекука», на человека все-таки не тянет, это пока еще кукла. Возможно, автора подвело стремление во что бы то ни стало впихнуть в рассказ свою любимую Америку: Горинг – американский мулат, который «решил найти смелых несвободных негров, соединить с ними свою жизнь, развить заложенные в них таланты и создать ядро великой черной цивилизации»; в этом стремлении он не останавливается перед самыми ужасными и подлыми, хотя довольно бессмысленными убийствами. Со временем доктор Дойл забудет о том, как ужасные туземцы кормят миссионерами крокодилов, и его отношение к «черным людям» станет гораздо более человечным; но мулатов он всю жизнь будет считать исчадиями ада. Ни с какими ужасными мулатами он в своей жизни близко не сталкивался, во всяком случае, ничего об этом не известно: скорей всего, он придерживался распространенной в те времена теории, согласно которой от межрасового союза ничего хорошего родиться не могло; подобное мнение о мулатах можно встретить и у Майн Рида, и у Хаггарда, а Гончаров в «Фрегате „Паллада“» обмолвился, что мулаты ему «не совсем нравятся»: «Уж если быть черным, так черным, как уголь, чтоб кожа лоснилась, как хорошо вычищенный сапог».

Короче говоря, по какому-то капризу редакторов успех пришелся не на долю «Капитана „Полярной звезды“» (ему воздадут должное в свое время, когда будет издан одноименный сборник рассказов Конан Дойла), а на долю «Хебекука Джефсона»: его приняли в престижный журнал «Корнхилл», печатавший высококачественную поэзию, прозу и рецензии. Журнал был с традициями уже тогда, существует и поныне, хотя ему еще далеко до возраста английских газонов. Сам по себе факт публикации в таком серьезном издании был гораздо важнее тридцатифунтового гонорара; достаточно сказать, что именно в «Корнхилле» публиковались первые произведения Стивенсона. Редактором журнала был мистер Джеймс Пейн, хорошо известный в то время поэт и эссеист. В конце жизни Конан Дойл уделит ему целую страницу в своих мемуарах и отзовется о нем как о человеке, который был гораздо ярче своих книг: веселый, остроумный, во всем находивший юмористическую сторону, даже в собственных страданиях; превосходный игрок в вист, обладатель жуткого почерка и – что самое важное – добрый и человечный критик. Эта особенность и нынче нечасто встречается; для начинающего автора такой критик – нечто вроде ангела. Тогда, летом 1883-го, доктор Дойл перед издателем попросту благоговел и сравнивал его со стражем у священных врат.

«Хебекук» вышел в январском номере «Корнхилла» за 1884 год. Нам покажется странным, но тогда было обычным делом, что рассказ публиковался неавторизованным, то есть анонимно (как, кстати, и все предыдущие рассказы Дойла) – это делалось, чтобы «предохранить автора от оскорблений, равно как и от славы победителя». Нечто совершенно невообразимое в век всеобщего пиара. Нельзя сказать, что доктор проснулся знаменитым, но рассказ заметили. Вскоре появились рецензии, как доброжелательные, в которых, например, автор сравнивался со Стивенсоном (тогда уже признанным мастером) и даже великим Эдгаром По, так и не очень. Был какой-то мистер Флуд, наивностью и доверчивостью под стать рассказчику «Хебекука», которого ввел в заблуждение финал рассказа: «В моем сообщении нет и тени вымысла. Возьмите карту Африки. Повыше мыса Кабо-Бланко, там, где от западной точки континента береговая линия поднимается к северу, по-прежнему правит своими чернокожими подданными Септимус Горинг, если только возмездие уже не постигло его». Он отправил в газеты письмо с опровержением изложенных автором фактов. Доктору Дойлу, обладавшему хорошим чувством юмора, это опровержение, возможно, было приятней одобрительных рецензий.

После теплого приема, оказанного «Хебекуку», Дойлу показалось, что он уже «вошел в литературу». По его словам, время было для этого благоприятное, и «для новичка несомненно открывались чудесные перспективы». Ушли Теккерей, Диккенс, Троллоп, Чарлз Рид: «Не осталось ни одной великой фигуры, кроме Гарди». Мередит был велик, но никому не понятен и непопулярен. Нет, был еще, разумеется, Стивенсон, был Уилки Коллинз, но с ними худо-бедно можно потягаться. Киплинг еще только начинал, об Уэллсе и речи не было. Действительно, перспективы неплохие.

Окрыленный первым успехом, доктор Дойл продолжал предлагать свои рассказы в «Корнхилл», но они не были приняты. Некоторые из них брали другие журналы: в «Касселс» напечатали рассказ «The Cabman's Story», получивший в русском переводе название «Тайна замка Свэйклифф» – банальную историю с тайнами; в эдинбургском «Блэквуде» был опубликован довольно трогательный и остроумный рассказ «Жена физиолога» («A Physiologist's Wife») – как справедливо замечает автор, здесь не обошлось без влияния Генри Джеймса. В этом рассказе о любви автору удалось набросать неплохой портрет героя, ученого-медика, не умеющего выражать свои чувства словами, но способного умереть от разбитого сердца. Сам доктор Дойл, как уже упоминалось, к этому времени расстался со своей знакомой Элмо Уэнден; нет никаких указаний на то, что сердце его было разбито, но в молодости даже крошечная душевная рана переносится болезненно. «Корнхилл» же был непоколебим; Джеймс Пейн пригласил Артура наряду со всеми авторами и художниками, сотрудничавшими с «Корнхиллом», на торжественный обед в Гринвиче, однако рассказов его больше публиковать не хотел, так как не одобрял стиль молодого автора, находя его грубоватым. Выручали издания более низкой пробы: все те же «Лондон со-сайети», «Касселс», «Темпл Бар».

«Я больше не являюсь литературным поденщиком и выхожу на истинный уровень», – считал он после «Хебекука», и вдруг – всё сначала. «Как это мерзко и оскорбительно, когда безжалостный почтальон вручает тебе свернутые в узкую трубку мелко исписанные и теперь уже потрепанные листки, всего несколько дней назад такие безукоризненно свежие, сулившие столько надежд!» Василевский, редактор «Стрекозы», в те же годы заявлял доктору Чехову: «Не расцвев – увядаете». Вдвойне тяжело начинающему автору, когда его сперва приласкают, а после оттолкнут; можно и сломаться, но доктор Дойл был конечно же не таков; он стал искать выход из сложившейся ситуации. Он, правда, избрал не тот путь, что Чехов: вместо того чтобы без конца писать коротенькие рассказы, совершенствуя их с каждой новой строчкой, решил попытать счастья в крупных формах. «Необходимо, чтобы ваше имя оказалось на корешке книги. Только так вы утвердите свою индивидуальность и ваши достижения либо приобретут высокую репутацию, либо заслужат презрения».