Книга Скандинавские пляски - Николай Куценко

– Нет, не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Ну, просто вы мне про каждую песню рассказываете так, как будто знаете в ней каждое слово.

– Конечно, знаю, у меня есть все переводы и видео со всех концертов, вы даже не представляете, как это прекрасно. Вы поймете, но со временем.

Время шло, и утренний коньяк повышал мне настроение. А самое интересное, что я и правда весь проникся этой странной для меня музыкой. За два часа езды по пробкам я выслушал истории обо всех участниках групп. Самое интересное состояло в том, что мой водитель умело ориентировался в голосах певцов, когда те пели арии:

– Тут он слабо взял, вы же слышите, ах… не тянет, Эрик лучше брал, особенно на концерте в Нью-Йорке.

– Понимаю.

– Ну, думаю, в целом вы готовы ко второй части.

– Готов, – ответил я, не имея понятия, что из себя представляет вторая часть.

Машина свернула в переулок и остановилась у магазина.

– Теперь возьмите виски, грамм двести, не больше, можно «Рэд Лэйбл», для этой группы пойдет, другие вам еще рано ставить. Поняли?

– Ага, понял, но, может, лучше коньяк допить, там еще грамм двести осталось?

– Да что вы говорите, кто же под Euphoria коньяк пьет, тут только виски.

– Ну, вам виднее, сейчас тогда, – и я заскочил в магазин и схватил две маленькие бутылочки «Рэд Лэйбла» по сто грамм каждая.

– Как вас, кстати, зовут? – спросил водитель.

– Николай.

– А я Иван. Будем знакомы.

– Очень приятно, Иван, – сказал я и залпом выпил первую бутылочку виски.

– Николай, вы себе даже не представляете, что это за мир. Я каждую пятницу прихожу домой, накатываю… конкретно, надеваю наушники и ухожу туда, в этот мир, часа на три-четыре. И возвращаюсь новым человеком, способным пережить еще одну сложную неделю в этом тяжелом настоящем мире. Но что-то я отвлекся, Николай, пейте быстро вторую бутылку, и начнем.

И мы начали: в моей голове опять летали какие-то существа и сражались викинги с драконами. Музыка жила уже в каждой моей клетке, и я не делал особых различий между произведениями, хотя они и длились минут по десять.

– Ну как, Николай, пробрало? Я уже вижу, что да, как же вас зацепило-то… ух…

– Пробрало, еще как пробрало.

– Сейчас такое начнется, такое… б***ь, начнется, дракон этот как даст п*** этим викингам за то, что вторглись на его территорию, суки! – с трепетом кричал он.

– Да, я это уже понял, а он красный или зеленый? – зачем-то спросил я.

– Дракон-то? Думаю, что это синий, хотя, может быть, и красный, хрен его знает, я уточню на всякий случай. – И он полез читать описание песни.

В этот момент мы подъехали к моему подъезду, и я уже начал было собираться, но мой водитель меня остановил:

– Николай, этот альбом надо дослушать, а то вы не поймете сути. Вы согласны?

– Да, – в недоумении ответил я.

– Тогда я немного отъеду от вашего подъезда, чтобы вы не отвлекались, и дослушаем вместе. Денег за это я не возьму. Хорошо?

– Договорились.

Мы еще полчаса слушали альбом, пока он не закончился. Я тихонько допивал остатки коньяка и все еще не мог понять, как этот Иван настолько проникся чужеродной нам культурой, как он, не понимая ни единого слова, получал такое удовольствие от этой загадочной музыки. В этот момент я поймал себя на мысли, что чувствую себя прекрасно, свежо и от былой усталости не осталось и следа. Напоследок он подарил мне диск какой-то неизвестной группы и сказал, что это уже третья ступень, но пока мне лучше ее не слушать. Мы тепло распрощались, и я поднялся домой.

На пороге квартиры меня встретила жена:

– Привет, ты как-то свежо сегодня выглядишь, как будто наконец-то выспался в самолете и не пил вчера? – без иронии спросила она.

– Ну, отчасти так оно и было, – не вдаваясь в подробности, ответил я и направился есть завтрак, стоящий на столе.

Стукач

Айтишники народ довольно странный, причем во всех отношениях. Их выдает все, начиная от внешнего вида и заканчивая их манерой разговора. Попадая в какую-то особенную нишу между программистами и инженерами, они так и не могут определиться до самого конца в своем предназначении, провисая или зависая в своей карьере на второстепенных позициях. Поэтому, наверное, я никогда и не видел, чтобы айтишник делал блестящую карьеру, да что там блестящую, хоть какую-нибудь карьеру в корпорациях. Годами они сидят в своих комнатах-норах, опутанные проводами и заваленные старыми платами, хорошо, если еще помытые и побритые, и копаются в сломавшемся или устаревшем железе, как будто пытаясь там найти смысл их существования, который, в свою очередь, то ли ищется слишком долго, то ли вообще отсутствует. Нельзя сказать, что при этом большинство айтишников являются людьми позитивными и конструктивными, но и злобными и скользкими их тоже не назовешь. Они скорее нейтральные во всем и реализуют свои личностные таланты скорее за пределами компании, нежели в ее пространстве. Они как евнухи в гаремах – без них не обойтись, но и претензий у них нет ни на что. Подобных айтишников я встречал во всех компаниях, и редко находились исключения из этого правила.

В нашей компании их было двое – Кирилл и Федор. Первый был довольно самодостаточным типом, со странностями, но не подлым и всегда предсказуемым. Собирал сплетни хуже любой бабы в первую половину дня и разносил их по компании – во вторую. Ходил по коридору исключительно в полосатых носках и по этой причине ассоциировался у меня с котом из булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Работу свою он не любил и делал ее неохотно, рассказывая, что в далекой Норвегии таких людей, как он, ценят и платят им огромные деньги. Впоследствии он туда и уехал, получив, помимо новой зарплаты, право на возврат доброй ее половины в виде налогов норвежскому государству и полное отсутствие слушателей собранных им слухов, о которых в Норвегии, видимо, было не принято говорить. В результате такой трансформации его внешних привычных условий он превратился в интернет-террориста и писал нам на всевозможных сайтах. Вначале мы отвечали через раз, потом – через два, а потом и вовсе перестали, внеся со временем Кирилла в черный список.

Напарником же любившего поговорить Кирилла был второй айтишник по имени Федор. Будучи полной противоположностью своего визави – худой, молчаливый и вечно мрачный тип, – он был недоволен всем, что его окружало. Приехав в Москву из какого-то Урюпинска, он первым делом взял кредит лет на тридцать и купил огромную трешку почти в центре Москвы. По этой причине оказался в огромной долговой яме и стал экономить на всем, начиная от одежды, которую он не менял, и заканчивая едой, которой нас кормили в обед бесплатно. Несмотря на то, что она была отвратительна, он умудрялся съедать по две порции, чтобы можно было дома пропустить ужин. А пропускать его предстояло еще двадцать девять лет, и этот факт, видимо, сильно расстраивал Федю. Женщин он не имел и к ним не стремился, видя в них чистое зло, способное посягнуть на его заветное жилище. Однако это чувство было взаимно, и слабый пол шарахался от него за версту, завидев его в коридоре, не то из-за какой-то странной ауры, не то от мерзкого внешнего вида. Он напоминал мне горбатого ключника из мультфильма про Конька-Горбунка, такой же сухой, кривой и с натянутой тонкой улыбкой на кончиках губ. Я его однозначно не любил, как, впрочем, и все остальные. Но связываться с ним мы как-то даже побаивались, поэтому обо всем просили Кирилла, а тот, по своей доброте, редко нам отказывал. По этой причине Федор работал все меньше и меньше, а Кирилл все больше и больше.