Книга Последняя лошадь - Владимир Кулаков

– …Получи, фашист, гранату! – каламбурил ещё толком не отдышавшийся Шамиль, на ходу соскакивая за кулисами с лошади.

– Э-э! За фашиста отвэтишь! – хватая за уздечку разгорячённого коня по кличке Гранат, притворно возмущённо взмахивал кистью вверх Эльбрус. Он одним махом влетал в седло, успокаивал скакуна, похлопав того по мокрой шее, и разворачивался к манежу. Ему через заезд нужно было идти на «длинный обрыв». Джигит весь напрягался, подавался вперёд, ожидая, когда распахнётся фóрганг. Глаза его прищуривались и брали в прицел круглую мишень арены.

Занавес открывался, перепрыгнув через барьер, за кулисы возвращался Шукýр, который вместе с Аланом только что исполнял двойной пролаз «под живот». Алан, оставшись на арене, делал заднее сальто и приветствовал выезд Эльбруса, ударив себя в грудь. Всё как всегда…

– Хо-у-у! – словно ракета на взлёте звучало в чреве кулис и в мгновение ока перемещалось на манеж. Конь с наездником нёсся по кругу, почти ложась боком на ковёр. Копыта ахалтекинца барабанили по деревянному каркасу барьера. Эльбрус, бросив поводья, откидывался головой к молотящим задним ногам скакуна и вытягивался в струну, держась за стремя только одной ногой. Его рука в перчатке касалась плоти арены. Через полкруга от перчатки шёл дым… Так виртуозно «длинный обрыв» из джигитов не делал никто. Зал в очередной раз взрывался аплодисментами.

Музыка в оркестре сменялась на финальный заезд. Появлялась четвёрка галопирующих лошадей. Джигиты вставали ногами на сёдла и поднимали руки в синхронном комплименте. Проскакав пару кругов, они один за другим соскакивали с лошадей и выстраивались в ряд. В центре, как «белая гора», стоял в белоснежной бурке Казбек.

Животные, перепрыгивая барьер, исчезали в форганге. На манеж молнией вылетал Эльбрус. И тут начиналось!..

Ритмы «лезгинки», мелькание рук и ног, замысловатые па с гортанными выкриками доводили зрительный зал до свиста и рукоплесканий. Вот тут Эльбрус до конца раскрывал свой талант артиста, темперамент танцовщика и человека гор. Наверное, если бы к нему сейчас подключили провода, то его энергии хватило бы на освещение целого микрорайона. Зал, заведённый до предела, гремел аплодисментами, топал и бисировал… Всё как всегда…

– Уважаемые зрители! Дорогие друзья! – обратился инспектор манежа к зрителям. – Сегодня этим выступлением конно-акробатический ансамбль «Казбек» закончил свои гастроли. Завтра они отправляются в Америку, где будут защищать честь нашей страны. Сейчас, на прощание, вы увидите человека, который вот уже пятьдесят лет беззаветно служит нашему отечественному цирку. Он трудится за кулисами, но его работа – это то, что вы видели сегодня на манеже. Встречайте: Заслуженный берейтор РСФСР, потомственный донской казак, ветеран Отечественной войны, человек, который с арены Московского цирка ушёл на фронт и дошёл до Берлина с конной дивизией легендарного генерала Доватора, – Никита Захарович Стрельцов!

Из-за малинового занавеса вывели растерявшегося Захарыча. Его длинные волосы забавно топорщились, он ещё толком не отошёл от работы, а тут новые волнения. Джигиты опустились на одно колено и стали ритмично хлопать. Через мгновение зал подхватил, и цирк заполнился скандированием. Вышел Казбек, который незаметно до этого исчез. В его руках был изящный клинок настоящей Дамасской стали с инкрустированным эфесом и такими же ножнами. Дорогая вещь у зрителей вызвала шквал междометий. Казбек тоже встал на одно колено перед Захарычем и протянул оружие Стрельцову. Тот принял саблю, выпрямил спину, сверкнул глазами и приоткрыл ножны. Отблеск отполированного металла солнечным зайчиком пробежал по лицу старого казака.

Он поцеловал холодную сталь и низко поклонился. Зал взорвался аплодисментами.

Стрельцов стоял высокий, стройный, седой, взволнованный. Вокруг бушевали зрители. Купол качнулся, и он словно увидел чёрно-белую хронику пятидесятилетней давности, когда вот так же, только на манеже Московского цирка, он стоял и раскланивался с букетом цветов. Тогда сам Алибек Кантемиров решил поздравить его с днём рождения, подарив свой кинжал…

– А что, берейторам уже звания дают? Я и не знал! Да и до Берлина я не дошёл, комиссовали по ранению… – Захарыч сделал нестрогий выговор инспектору манежа.

– Ну, приврал я немного для дела! Всё остальное-то – правда! Пойдём покурим, а то у меня глаза на мокром месте! Да и у тебя, смотрю, роса, тоже, того гляди, дождём прольётся…

Через несколько дней волей случая Стрельцов был срочно отправлен по телеграмме Главка в Ленинград. На неопределённое время они снова расставались с Пашкой. Варька не расставалась с Жарой, но не забывала строго охранять хозяйство Казбека в ожидании Захарыча. Отправка лошадей в Америку оказалась делом хлопотным и затягивалась на неопределённый срок…

Глава двадцать седьмая

…Стрельцов выбивался из сил, днюя и ночуя в цирке на набережной Фонтанки. На него неожиданно свалилась шестёрка лошадей, которые вот уже две недели толком были не кормлены и не ухожены. Некогда отличный конный номер «Свобода» остался без руководителя. Ещё не старую дрессировщицу, которую хорошо знал Захарыч и которой когда-то помогал, свалил инсульт. Она оказалась в больнице. Служащие стали увольняться один за другим. Последний не просыхал неделю, и его тоже уволили. Ситуация была катастрофической. Вот в это время и появился Захарыч…

– Кошка, не плакай! Ну, чего ты, милая! – Света стояла на коленях перед серой мяукающей Муськой и гладила её по спине. Та отчаянно звала свой выводок, но никто не отвечал. Последних двух котят сегодня забрали с конюшни девочки из кордебалета. Подстилка у вечно тёплой трубы была опустевшей. Только обильный кошачий ворс напоминал, что здесь ещё недавно было чьё-то обиталище. – Не расстраивайся, твои масяки в добрых руках! У тебя ещё будут детки! На-ко, вот, попей молочка! – Света пододвинула блюдце под мордочку осиротевшей кошки.

Захарыч, проходивший мимо к своим лошадям, краем уха слышал этот разговор и улыбался: «Хм, не плакай!..» Он уже не раз замечал, как эта с виду странная симпатичная девушка общается с животными и людьми. Обращала на себя внимание её манера говорить, её логика, исходящая от неё доброта и открытость. Она была не защищена ничем и никем, но одновременно сама была бронёй этому миру. Обидеть её, как-то задеть не приходило никому в голову. Хотя попытки были…

Однажды Захарыч стал свидетелем разговора униформиста со Светой. Как-то при всех тот решил сумничать, увидев в её руках пакет с молоком.

– А скажи-ка, Светик, почему молоко белое?

Света, не раздумывая, тут же ответила:

– Видишь, на пакете написано «Морозко». Молоко белое, потому что зимою коровы едят сено и снег, травы-то нет.

– Ну, а летом почему оно не зелёное?

– Летом жарко, поэтому молочко парное. А пар зелёным не бывает.

Наступила пауза. Это был ответ ребёнка, юродивой, но никак не взрослой девушки. Все неловко переступали с ноги на ногу и не знали, как выйти из этой ситуации. Помогла всё та же Света. Она взглянула на парня умными ласковыми глазами и спросила: