Книга Авантюра времени - Клод Романо

Смысл, являющий себя в вещах, зависит от самого способа, каким субъект способен встречаться с вещами в свете своих практических возможностей. Эти укорененные в способностях возможности бывают разных видов: «естественные» возможности, благодаря которым фрукт мне кажется аппетитным, а море приглашает искупаться; «культурные» возможности, в силу которых, например, пейзаж морского побережья способен напомнить мне Эстак у Сезанна или Дерена; наконец, «экзистенциальные» возможности особенного свойства, на которых следует ненадолго остановиться.

Действительно, человек не просто может приобретать новые способности благодаря своему опыту или своему участию в какой-либо группе, как это происходит у некоторых высших животных, но может приобретать их сам по себе. Другими словами, человек может выстраивать свои собственные проекты, относиться к самому своему существованию sub specie possibilitatis (с точки зрения возможности). Он намечает проекты не только в смысле предварительных планов, направленных на достижение предписанных ему «природой» целей — например, всех тех целей, которые сводятся к витальным потребностям и которые он разделяет с другими животными, — но и, как сказал бы Кант, сам задает себе цели. Иначе говоря, человек выполняет не только акты выбора первого уровня, определяя себя к тем или иным действиям, но и акты выбора второго уровня, относящиеся уже к тому способу существования, который кажется ему желательным, или к той личности, какой он стремиться быть. Он способен проектировать свою жизнь или существование согласно «собственному представлению о себе» и тем самым согласно своему существованию как таковому, в его целостности. К примеру, оказавшись в солнечный полдень на берегу моря, я могу решить, идти мне купаться или нет, в зависимости от моего желания, от свободного времени, каким я располагаю, от объективных параметров ситуации, к числу которых относится и то, разрешено ли купание в этой бухте. Однако данная возможность может поставить передо мной проблемы другого рода. Допустим, я испытываю желание искупаться, и обстоятельства мне это позволяют. Должен я идти купаться или нет? Желательно ли это с точки зрения черт того человека, каким я хочу быть? Достойно ли меня бездельничать весь день, греясь на солнышке, когда должен был бы посвятить себя более серьезному делу? Так ли я хочу жить? Стало быть, экзистенциальные возможности можно определить как такие возможности, которые кажутся мне совместимыми с моими представлениями о том, каким человеком я стремлюсь быть, с моим пониманием самого себя и собственного существования. Или, проще говоря: экзистенциальной возможностью является всякая возможность, соответствующая проекту моей жизни и моего существования. Особенностью экзистенциальных возможностей является то, что мы не можем уклониться здесь от необходимости решения. Существовать тем способом, каким существует человек, означает существовать так, чтобы наше существование для нас самих было ставкой, от которой нельзя отказаться. Всякий отказ от решения остается здесь решением в модусе отказа от решения, ибо пребывание в нерешительности есть один из способов решения человека относительно того, кем он стремится быть. Следовательно, человеческое существование таково, что оно, чтобы быть именно человеческим существованием, требует от нас проживать его от первого лица, выбирая тот способ существования, который кажется нам желательным. Человеческое существование таково, что нам приходится его выбирать и проектировать, чтобы придать ему общую направленность в соответствии с фундаментальным проектом: ведь именно это и означает быть человеком.

Мир, как он открывается нам с феноменологической точки зрения, есть, стало быть, не только совокупность перцептивных и испытываемых возможностей. Он также есть нечто такое, к чему мы можем относиться в свете разного рода способностей, которые принадлежат нам как человеческим существам, включая наивысшую способность, отделяющую нас от животных: способность принимать решение о нашем собственном существовании как таковом, в его целостности. Мир является структурированной совокупностью возможностей, которые открываются нам в свете наших способностей различного уровня. Поскольку понимание есть одна из таких способностей, мир также образует значащий контекст, горизонт смысла. Как пишет Хайдеггер, «мир есть тотальность возможностей, сущностно и внутренне принадлежащих Dasein»[126] Некоторые из этих возможностей иерархически структурированы между собой согласно отношению цели к средству. Некоторые проекты зависят от других проектов и подчинены им, но в конечном счете все они зависят от одного общего проекта существования, который определяет меня как такого или иного. Следовательно, мир ни в коем случае не является простой совокупностью предметов, фактов и состояний вещей, которые могут быть испытаны и познаны. Вне всякого сомнения, мир с самого начала является также системой возможностей, соответствующих различным способностям, в свете которых вещи могут представать передо мной как облеченные смыслом и подчиненные свойственной мне наивысшей способности — самому решать вопрос о себе и своем существовании.

Так мы пришли к такому пониманию мира, относительно которого больше не имеет никакого смысла утверждать, будто он односторонне «сконфигурирован» одним лишь Dasein. В самом деле, те возможности, которые открываются в мире, зависят от наших способностей, но никоим образом не создаются ими. К примеру, все то, что может быть нам дано в восприятии, зависит от сущностных возможностей, а именно от универсального пространственно-временного a priori, необходимым образом структурирующего всякий опыт. Очевидно, что эти сущностные, не более чем логические, возможности не могут быть кем-либо «созданы». Разумеется, без «субъекта», способного постигать и выражать такие сущностные возможности, сам разговор о них не имел бы никакого смысла. Однако отнюдь не наши способности «возможнят» эти возможности в каком бы то ни было смысле. То же самое можно сказать о тех удобных случаях, которые предоставляются нам, исходя из некоторой ситуации. Естественно, благоприятный случай существует только для того, кто способен им воспользоваться, кто стремится к достижению целей и — что касается бытия человека — кто сам задает себе цели, принимая решение о своем существовании как таковом, в его полноте. Однако отсюда никоим образом не следует, что эти возможности «созданы» именно им. Способности и удобные случаи здесь строго коррелятивны. Удобные случаи предоставляются только в отношении к способностям, но и способности имеются только в отношении к удобным случаям, благодаря которым они себя проявляют. Короче говоря, за исключением тех наивысших возможностей, которые «существуют» только в той мере, в какой мы уже спроецированы в них и которые я предложил называть «экзистенциальными», бо́льшая часть открывающихся в мире возможностей не конфигурируются «субъектом», в каком бы смысле ни понималось действие конфигурации. Здесь идея «наброска мира» (Weltbildung) со стороны Dasein выглядит несостоятельной.

Только если мы замещаем трансцендентальную парадигму, которая все еще неотделима от фундаментальной онтологии, парадигмой реляционной, в силу которой все явленное нам в мире и сам мир обладают смыслом лишь в соотнесенности с разного уровня способностями «субъекта», телесно присутствующего в мире и принадлежащего миру по самой своей природе; только если, следовательно, мы полагаем эту со-принадлежность миру, в силу которой мы пребываем в мире лишь постольку, поскольку ему принадлежим, а принадлежим ему лишь постольку, поскольку пребываем в мире, — только тогда мы можем также попытаться понять главное: экзистенциальные возможности не проектируются раз и навсегда «субъектом», свободным от всякой укорененности в прошлой истории. Возможности, берущие начало в учреждающих событиях, более изначальны и предшествуют тем возможностям, которые возможнятся свободными решениями Dasein. Восприимчивость к событию, пассивность как безмерное предоставление себя тому, что превышает наши возможности, что самим своим явлением «поражает немощью» (frapped’impouvoir), выглядят, таким образом, более изначальными, чем всякое само-возможение. Событие — это не просто то, что меня настигает и захватывает, что ускользает от моих ожиданий и лишает меня почвы под ногами в тот момент, когда я меньше всего этого ожидаю. Прежде всего, оно есть то, что ставит под вопрос мои фундаментальные проекты, в свете которых я понимаю самого себя и свое собственное существование, а значит, ставит под вопрос мои возможности в экзистенциальном (или экзистентном) смысле, перестраивая их от начала и до конца. А так как структурирующие мир возможности упорядочиваются по отношению к друг другу и образуют систему — ибо у нас никогда нет изолированных возможностей, — такие экзистенциальные потрясения настигают возможное как таковое, в его корне. Они колеблют мир в целом и больше не позволяют нам понимать самих себя как «тех же самых». Конечно, событие в первую очередь затрагивает определенные возможности и определенные обстоятельства, но, затрагивая определенные возможности, оно отражается на всей совокупности возможностей, перестраивает сам мир в его истоке. Так что для нас, восприимчивых к событию существ, мир как совокупность возможностей всегда подвешен над пропастью события, всегда подвержен тем критическим трансформациям, в которых существование как таковое потрясается, изменяя нас от начала и до конца. Мир подвешен в событии, он всегда возникает для нас в учреждающих событиях, начиная с самого важного — с нашего рождения. Поэтому феноменологический анализ мира принадлежит — по крайней мере, одной из своих сторон — тому, что я назвал «событийной герменевтикой».