Книга Суворов - Вячеслав Лопатин

Вслед за этим ордером летит другой: «Предписав… Вашему Превосходительству о обнародовании в вашем краю известных Манифестов, за нужно нахожу вам приметить, что сила оных простирается на одни только татарские, Хану подвластные народы, и что между ими обнародование сие произвести должно, не касаясь протчих народов, начальства ханского над собою не признающих».

Суворов вместе со своими помощниками прекрасно справился с задачей. 28 июня, в годовщину восшествия на престол императрицы Екатерины, он лично привел к присяге мурз и беев Едисанской и Джамбайлукской орд под Ейским укреплением, устроив увеселения в духе местных традиций: с угощением, играми, скачками и пушечным салютом. Со своим старым другом атаманом Войска Донского Алексеем Ивановичем Иловайским он делится надеждой: «Тихо есть, тихо будет, — разве что Бог определил выше человеческого предвидения». Через пять-шесть дней под Копылом на Кубани деятельный помощник Суворова подполковник Иван Федорович Лешкевич привел к присяге мурз и беев Едичкульской орды, причем присягнули даже те, кто готовился уйти за Кубань. Ожидались добрые вести и с Тамани, где присяга едичкулов задержалась из-за разливов рек. Едичкульская орда была самой большой и состояла из четырех поколений общей численностью более тридцати тысяч казанов (семей).

Успешно прошло принесение присяги и в верховьях Кубани, где русскими войсками командовал Павел Потемкин. Наконец, 10 июля на плоской вершине белоснежной горы Аккая под Карасу-Базаром светлейший князь Потемкин лично принял присягу крымской знати и духовенства. Шагин-Гирею были посланы знаки ордена Святого Андрея Первозванного. Это стало первым награждением мусульманина высшим орденом империи. Чтобы бывший хан мог принять награду, в знаки ордена были внесены изменения: христианская символика заменялась государственной.

В Петербурге императрица Екатерина, получив долгожданную весть от Потемкина, повелела опубликовать в ведомостях сообщение о присоединении ханства к России с приложением манифеста от 8 апреля 1783 года. Попытки Франции и Пруссии вмешаться в российско-турецкие отношения, обострившиеся после присоединения ханства, были твердо отклонены.

Одиннадцатого июля правитель канцелярии Потемкина Василий Степанович Попов по поручению князя уведомил Суворова:

«…все Крымские беи, мурзы, духовенство и всё общество подклонились под державу Всероссийскую и торжественно учинили присягу верности подданства Ея Императорскому Величеству.

Его Светлость, намеряясь посмотреть города новой нашей области, изволит быть также и в Керче. Естли коммуникация установится с Таманом, то Его Светлость желал бы увидеться с Вами в Керче… многое имеет говорить с вами».

Добрые вести пришли с Темрюка и Тамани, где соратники Суворова приводили к присяге едичкулов, сильно претерпевших от турецкого наместника (каймакана). 22 июля Суворов рапортовал Потемкину: «Сколько теперь есть присяг с прошениями, те подношу на благоволение Вашей Светлости. Остальные по Темрюку и Таману с окрестностями еще мне не досланы. Г[осподин] Генерал-Майор Елагин благоразумно начал, благоразумно и кончил. Приставом у него майор Полторацкий. Жаль только, что турецкий Гасан Гаджи каймакан его страну не столько что своему монарху в подданство приводил, сколько безчеловечно опустошил, и он ныне печется, елико можно, о собрании разсеянных».

К рапорту генерал-поручик приложил список из двенадцати фамилий своих помощников, заслуживающих награждения. Среди тех, кого Александр Васильевич считал достойными ордена Святого Владимира 4-й степени, упомянут секунд-майор Казанского пехотного полка Иван Сырохнев, который «по отряду моему во время волнования некоторых между едичку-лами успешно и благоразумно с преподанием похвальных уверений довел к точнейшему исполнению воли Монаршей». Это имя нам еще встретится.

Пятого августа Потемкин донес Екатерине о новом успехе — подписании в Георгиевской крепости российско-грузинского договора о принятии Картли-Кахетинского царства под протекторат России: «Матушка Государыня. Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому; а таврический Херсон — источник нашего христианства, а потому и людскости, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарский — тиран России некогда, а в недавних времянах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Границы теперешние обещают покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской».

Потемкин еще не знал, что на Кубани вспыхнул мятеж ногайцев. Сначала «учинились непослушными» 15 тысяч казанов Едичкульской орды.

«Сей день есть наинеудовольственнейший, а сия минута всех горше», — писал Суворов Иловайскому 9 июля из Ейского укрепления, прося его прислать казачьи полки и быть наготове. Донские атаманы настаивали на Закубанской экспедиции. Генерал-поручик был против. 16 июля он ответил:

«Право, почтенный брат, под секретом скажу, что сей осени нет у меня охоты за Кубань — и сам не знаю от чего… Да, истинно можно устать. Полно бы и того, коли б изволил Господь Бог и благословил препровождение наших новых друзей на их старину. У Матушки бы прибавилось очень много подданных, и надобно бы их благоразумно учредить. Тем бы хоть и всю нашу кампанию кончить.

Выходцы от черкес объявляют, что они боятца нашего наступления, и более таких, кои крепко оборонятца хотят, также думают просить помощи турецкой, кою щитают тысяч до пятнадцати, а я в выгрузке их одною целой и десяти не щитаю. Впрочем, сколько знаю, то турки ныне спокойны».

Подготовка к переселению ногайских орд на места их древних кочевий, в приволжские и уральские степи, с целью оторвать степняков от турецкого влияния и обезопасить земли Войска Донского шла полным ходом. Неготовность Порты к войне была столь очевидна, что Потемкин в конце июля послал приказ отложить переселение на будущий год. Но приказ опоздал.

Суворову казалось, что всё обошлось. Он даже просил Иловайского не тревожить и жаловать «наших любезных братцев, добрых молодцев», которые, кроме «4000 казанов, приклоненных к разврату… жнут теперь хлебец и собираются на Уральскую степь в неблизкий поход, что, уповая на Всевышнего, дней чрез десять начатца может».

В конце июля огромные толпы кочевников двигались по берегам реки Ей. Тысячи кибиток, гурты скота, табуны лошадей в тучах пыли переправлялись через реку и поворачивали на восток. Их сопровождали небольшие воинские команды и казачьи отряды. Вдоль левого берега реки тянулась цепь сторожевых постов, прикрывавших броды. Южнее в трех летучих корпусах были сосредоточены основные силы суворовских войск.

Незадолго до начала перекочевки был раскрыт заговор влиятельного джамбайлукского владетеля Тав-Султана. Давний враг России был арестован и содержался под присмотром неподалеку от Ейского укрепления. Оставшиеся на воле предводители джамбайлуков возглавили мятеж, начавшийся 30 июля.

Масло в огонь подливал Шагин-Гирей. Обманув бдительность русских приставов, он вместо Херсона, где его ждал Потемкин, перебрался на Тамань и оттуда рассылал письма, в которых давал понять бывшим подданным, что не окончательно отказался от власти.