Книга Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904-1940 - Август Кубичек

До этого я был убежден, что мой друг хочет стать человеком искусства – художником или, возможно, архитектором. Теперь все было не так. Теперь он устремился к чему-то более высокому, чего я не мог до конца понять. Это даже удивило меня, так как я считал, что профессия художника была для него наивысшей, самой желанной целью. Но теперь он говорил о мандате, который он когда-нибудь получит от людей, чтобы вести их из рабства к вершинам свободы.

В тот необычный час со мной разговаривал молодой человек, чье имя тогда ничего не значило. Он говорил об особой миссии, которая когда-нибудь будет на него возложена, а я, его единственный слушатель, едва мог понять, что он имеет в виду. Должно было пройти много лет, прежде чем я понял значение этого захватывающего часа для моего друга.

За его словами наступило молчание. Мы спустились в город. Часы пробили три часа ночи. Мы расстались у моего дома. Адольф пожал мне руку, и я удивился, увидев, что он пошел не в сторону своего дома, а снова повернул к горам. «Куда ты теперь направляешься?» – удивленный, спросил я его. Он коротко ответил: «Я хочу побыть один».

В течение следующих недель и месяцев он больше никогда не упоминал об этом часе на горе Фрайнберг. Сначала мне показалось это странным, и я не мог найти объяснения его необычному поведению, так как не мог поверить, что он совершенно забыл обо всем. На самом деле он никогда не забывал об этом, как я выяснил тридцать три года спустя. Но он ничего не говорил, потому что хотел сохранить этот час целиком для себя. Это я мог понять, и я уважал его молчание. В конце концов, это был его час, не мой. Я сыграл лишь скромную роль благожелательного друга.

В 1939 году, незадолго до начала войны, когда я впервые побывал в Байройте в качестве гостя рейхсканцлера, я подумал, что сделаю приятное своему хозяину, если напомню ему о том ночном часе на горе Фрайнберг. И я рассказал Адольфу Гитлеру все, что помнил об этом, предполагая, что огромный наплыв впечатлений и событий, заполнивших прошедшие десятилетия, отодвинули на задний план переживания семнадцатилетнего юноши. Но после нескольких слов я почувствовал, что он отчетливо помнил этот час и сохранил его в памяти во всех деталях. Он, было видно, оказался доволен тем, что мой рассказ подтвердил его собственные воспоминания. Я также присутствовал при том, как в Линце Адольф Гитлер пересказывал это продолжение оперы «Риенци» фрау Вагнер, в доме которой мы оба гостили. Таким образом, мои собственные воспоминания подтвердились дважды. Слова, которыми Гитлер закончил свой рассказ для фрау Вагнер, также были для меня незабываемыми. Он торжественно сказал: «Это началось в тот час».

Глава 12

Адольф уезжает в Вену

Я давно уже заметил, что Адольф, когда он говорил об искусстве, политике или своем будущем, уже не удовлетворялся дружелюбным и знакомым, пусть и буржуазным Линцем и все чаще и чаще обращал свои взоры на Вену. Главный город Австрии, по-прежнему великолепный город империи и столица государства с населением 45 миллионов человек, Вена обещала ему исполнение всех его надежд на будущее. В то время, о котором идет речь, то есть летом 1907 года, Адольф уже знал Вену благодаря поездке, которую совершил годом раньше. В мае и июне 1906 года он находился там достаточно долго, чтобы прийти в восторг от всего, что особенно его привлекало: от придворного музея, Оперы, Бург-театра, великолепных зданий на рыночной площади, – но недостаточно долго для того, чтобы заметить бедственное положение и нищету, которые были скрыты за великолепными фасадами города. Эта обманчивая картина, созданная в основном его художественным воображением, сильно влекла его. В своих мыслях он уже был не в Линце, а в Вене, и его невероятная способность не замечать стоящую перед ним реальность и принимать за нее то, что существовало только в его воображении, теперь проявилась в полной мере.

Здесь я должен исправить небольшую ошибку, которую Адольф Гитлер допустил в «Майн кампф» в отношении своего первого пребывания в Вене. Он не прав, когда пишет, что ему еще не было шестнадцати лет, так как на самом деле ему как раз исполнилось семнадцать. Во всем остальном его рассказ полностью соответствует моим собственным воспоминаниям.

Я хорошо помню тот восторг, с которым мой друг говорил о своих впечатлениях от Вены. Но подробности его рассказа моя память не сохранила. Тем более удачно, что почтовые открытки, которые он присылал мне во время своей первой поездки в Вену, у меня сохранились. Этих открыток всего четыре, и помимо того, что представляют биографический интерес, они являются важными графологическими документами, так как они представляют собой самые ранние значительные образцы почерка Адольфа Гитлера, которые существуют в наше время. Это необычно зрелый, довольно плавный почерк, который едва ли можно было бы приписать восемнадцатилетнему юноше, тогда как неправильная орфография свидетельствует не только об отрывочных школьных знаниях, но и об определенном безразличии к такого рода вопросам. На всех открытках, которые он мне прислал, были изображены различные здания – и это важно. Другой молодой человек такого же возраста, безусловно, выбрал бы для своего друга открытки иного рода.

Первая из этих открыток, датируемая 7 мая 1906 года, являет собой шедевр открыточного производства того времени и, вероятно, стоила ему уйму денег. Она раскрывается как триптих, демонстрируя вид на Карлсплац, в центре которой стоит Карлскирхе (построена в Вене в 1716—1737 гг. во исполнение обета императора Карла VI, данного им во время чумы своему небесному патрону святому Карлу. Одно из наиболее значительных в Вене архитектурных сооружений в стиле барокко. – Пер.). Текст на открытке гласит:

«Посылая тебе эту почтовую открытку, я должен извиниться за то, что не написал раньше. В общем, я благополучно доехал и хожу по всему городу. Завтра иду на оперу «Тристан», а послезавтра на «Летучего голландца» и т. д. И хотя я нахожу, что все здесь очень красиво, хочу назад в Линц. Сегодня Штадт-театр.

Привет от твоего друга

Адольфа Гитлера».

На той стороне открытки, где изображен вид города, специально отмечена консерватория, которая, вероятно, побудила его выбрать именно этот вид, так как он уже подумывал о том, что когда-нибудь мы будем вместе учиться в Вене, и никогда не пропускал случая напомнить мне об этой возможности самым соблазнительным образом. На нижнем поле изображения он приписал: «Поклон твоим достопочтенным родителям».

Я хотел бы упомянуть, что слова «И хотя я нахожу, что все здесь очень красиво, хочу назад в Линц» относятся не к Линцу, а к Стефании, любовь к которой становилась тем сильнее, чем дальше он от нее находился. Безусловно, его пылкое стремление к ней удовлетворялось тем, что он, одинокий и чужой в этой бездушной столице, может писать эти слова, которые поймет лишь друг, разделяющий с ним его тайну.

В тот же день Адольф послал мне вторую открытку, на которой изображена Венская придворная опера. Очевидно, эта особенно удачная фотография, демонстрирующая часть интерьера здания, ему сильно понравилась. На этой открытке он написал:

«Интерьер здания не очень вдохновляет. Если экстерьер – сама мощь и величие, которые придают зданию значимость художественного памятника, то интерьер, хоть и требует восхищения, не производит впечатления как достойный экстерьера. Только когда мощные звуковые волны текут через зал, а шепот ветра уступает их ужасному реву, вот тогда можно почувствовать все великолепие и забыть о золоте и бархате, которыми перегружен интерьер.