Книга Глиняный колосс - Станислав Смакотин

Я двигаюсь чуть позади небольшой группы офицеров, и составляющих в общем-то весь немногочисленный штаб генерала Мищенко. Как говорят, сменившийся несколько раз за время этой войны — сам он не кланяется пулям, всегда идя в первых рядах, и офицеров своих держит в том же тонусе. Сейчас вместе с генералом Логиновым и двумя ординарцами сам он чуть впереди, на небольшом удалении. Позади и впереди штаба дагестанцы и терско-кубанцы, которым Мищенко остается верен. Здесь же, в нашей колонне, идет пара тачанок и едва ли не половина всех орудий отряда — те чуть позади. Кстати, почему-то не вижу при штабе Деникина… Вокруг лишь незнакомые офицеры, исключая адъютантов Павла Ивановича да полковника Баратова.

Решение отказаться от обозных телег было принято едва ли не в последний момент, и, оставив их в Сяозантае, часть фуража загрузили на приземистых, но удивительно выносливых и крепких монгольских лошадок, следующих в самом арьергарде отряда.

Топот копыт — очевидно, скачет посыльный из авангардной сотни. Молодой казак лихо осаживает коня подле руководства, почтительно что-то зашептав. Через несколько мгновений, пригнувшись, стартует обратно, резво подгоняя лошадь.

— Хунхузы… — доносится спереди. — Небольшая группа. Стрельнули, и деру…

Вот как? Слышал что-то об орудующих в окрестностях бандах, поощряемых японцами. Значит, теперь мы точно обнаружены? Ну и ляд с ним…

Однако старый китель все же был теплей — я зябко поеживаюсь от утренней влаги, поправляя непривычную портупею. Сабля вместо кортика тоже не несет привязок к былому, чуть оттягивая плечо. Вопроса, что с нею делать в случае чего, я стараюсь себе не задавать: назвался, как говорится, кузовом — собирай мухоморы. Вновь начиная клевать носом, погружаюсь в приятную дремоту.

С моим пехотным обмундированием перед отправкой вообще вышла целая история. Как и с отправкой в рейд, собственно… Подловив в нужный момент Линевича на сентиментальных чувствах, я искренне расслабился, всецело посвятив себя верховой езде. Достиг в коей за несколько дней весьма недюжинных результатов. Но не тут-то, что называется, было. Довольно галопируя как-то ранним утром мимо окон штабного поезда и всецело предавшись радужному летнему настроению, я едва не бухаюсь с лошади от высунувшейся оттуда головы. Из поезда, разумеется, не из Жанны.

— Господин Смирнов?!.

— Так точно… — Приглядываясь к голове, наконец признаю в ней черты полковника Орановского. Того еще, надо сказать, типа и личного родственника командующего. Зятя… В штабе тот чувствует себя королем — разве ногой двери не открывает. А по мне — так обыкновенная шестерка при погонах. И на необоснованных, простите, понтах. Как-то так…

— К командующему… — Череп зятя недовольно исчезает в окне.

В покоях Линевича густо накурено, а сам шурин своего зятя невежливо распекает кого-то по телефону:

— …Кудахтать вы будете, любезнейший, когда японец вас прищучит на марше… — с ненавистью глядит он в трубку, которая явно тут ни при чем. — Мой личный приказ: усилиться частями забайкальцев! Десять сотен придаю!.. Полк!.. — Генерал эмоционально бросает трубку о стол, подымая красные очи: — Вы? Пожаловали?!.

«Что-то где-то… Я уже слыхал подобное. В каюте, правда, не в вагоне…» — Я лихорадочно прикидываю пути отступления. Папаша сегодня явно не в настроении.

— Никуда не идете… Я обещал Рожественскому. Вот и китель ваш в походе ни к черту, будете, как…

Следующие пять минут мы препираемся, будто на рынке. Кажется, сама судьба отводит меня от рейда, и, ухватись я за подсказку, останусь тут, в уютном вагоне. На полном соцобеспечении и казенных хлебах. Тем не менее разуму наперекор упрямо твержу:

— Прошу отпустить, ваше превосходительство!

Не знаю, что именно заставляет меня проситься туда. Возможно, то же чувство, что гнало на мостик «Суворова», находящегося под огнем всей вражеской эскадры. А возможно, обыкновенная глупость… Кто из нас в глубине души не считает себя неуязвимым? Всех остальных — да, а себя дорогого — нет? К тому же у меня на это гораздо больше веских причин, чем у кого бы то ни было. За все пребывание здесь — ни царапины, одни лишь легкие контузии… И еще. Последнее, и самое главное: мне нечего терять в этом времени. Чужом и далеком… Разве одну милую девушку во Владивостоке, но… Но не более. И, даже несмотря на сей весомейший аргумент, я упорно повторяю:

— Прошу отпустить!.. Вы дали слово, ваше превосходительство!.. — в запальчивости привожу я последний довод.

Наконец Линевич устало машет рукой, отворачиваясь:

— Делайте что хотите… Форму только смените… на полевую… — Обессиленный, генерал плюхается в кресло. — Я распоряжусь. — Глубоко вздохнув, жестом показывает мне, что я свободен.

Наган и форма с саблей были любезно доставлены в мое купе тем же вечером.

Звуки ружейной пальбы выводят меня из дремотного оцепенения, и я ошалело оглядываюсь по сторонам, окончательно стряхнув сон. Совсем рассвело. Холмистая местность, усеянная редкими деревьями, идет по обеим сторонам дороги. Хлопки выстрелов доносятся из-за пригорка, на который медленно вползает колонна русских. Неожиданно в трескотню винтовок вклинивается звук швейной машинки: «Та-та-та… Та-та…»

— Шендягоу… — Кто-то из офицеров штаба уже лихорадочно мнет в руках карту. — Небольшая деревушка. Должна быть не занята!

— Кому это она «должна»? Разведчикам нашим разве… — смеются в ответ.

— Хунхузы бесчинствуют?..

— Да-да-да, с пулеметом… Вы где-то вид… — Говоривший замолкает на полуслове.

— А что, господа?.. — Неожиданно появившийся в группе Мищенко весело подмигивает. — В деревне явно не больше роты, и это самые что ни на есть японцы, дозоры донесли… Но для артиллерии все-таки маловато! Испытаем новое оружие в деле? Как вы на это смотрите, Вячеслав Викторович? Пошлем телеги Шавгулидзе? — Генеральский конь довольно гарцует под цветущим хозяином.

Взгляды всего штаба подозрительно вылупляются на меня.

Сам ты, Павел Иванович, «телега Шавгулидзе»… Клин — да, а телега — со своей, «тачанской» судьбой!

Кстати, на моей памяти тот впервые произнес имя партизана без запинки. Что уже хорошо, и… Почему меня так тянет язык ему показать, а? Но субординация все же делает свое дело, и потому я вытягиваюсь, как могу, на привычно уже эмоционирующей от вида бравого генерала (или его жеребца?) Жанне.

— Воля ваша, ваше превосходительство! Я бы рискнул! — чуть подумав, отвечаю я, силясь выдавить улыбку.

— Так тому и быть, раз вы не против… — С усмешкой подозвав адъютанта — того самого поручика, что провожал меня на испытания клина, — генерал что-то коротко шепчет ему. — Всех прошу пожаловать за мной во-о-н на тот пригорок! — указывая на большую сопку, дает шенкелей своему вороному.

Из пробного похода с клиньями вернулись лишь три группы. Две самые дальние — пропали, не оставив следа… В день возвращения второй за линию фронта были в срочном порядке отправлены следующие десять — «клин» показал себя исключительно отменно, и в успехе нового оружия не сомневается уже никто. Всего лишь нескольким пластунам удалось вывести из строя четыре паровоза и невесть какое количество личного состава.