Книга Подонок - Гера Фотич

Раскрашенный милицейский козлик стоял у крыльца. Печка в нем не работала, и от дыхания пассажиров все окна постоянно запотевали, словно мы сидели в бане, а не промерзшей вибрирующей и дергающейся в разные стороны металлической банке. Водитель периодически смахивал влагу с лобового стекла тряпкой, лежащей у него на торпеде, другой рукой поддерживая руль.

Я и Шмель протирали боковые окна, которые тут же снова запотевали лишая нас возможности видеть что творится вокруг и заставляя надеяться только на яркую окраску машины и гражданское сознание остальных участников движения. Я сидел один на задних кожаных сиденьях посередине. Словно крылья, раскинув в стороны руки, обхватил металлические каркасы спинок передних сидений и казался себе заботливой соколиной мамашей укрывающей сидящих спереди птенцов в зимних серых бушлатах с пагонами.

Мне было страшно от творящегося вокруг невидимого движения автотранспорта, и только периодически включаемая перед перекрестками сирена приносила душе успокоение.

Квартира заявительницы находилась на первом этаже. Поставив водителя на всякий случай под окно, Шмелев вошел со мной в подъезд.

— Вдруг преступница вздумает сбежать, — сказал он мне назидательно, словно я был у него стажером.

— Если ты думаешь, что я вместо водителя буду прикрывать тебе спину, то ты ошибаешься, — в свою очередь предупредил я его серьезным тоном.

Он понял мою шутку и нажал на звонок.

В тот же момент дверь распахнулась, словно ее открыл дребезжащий звук.

Шмель не успел вынуть удостоверение, когда на него выпала из квартиры огромная тетка со сковородой в правой руке. Я порадовался, что стою вторым, иначе бы точно ее не удержал.

Высоченная баба весом не менее ста килограммов с причитаниями обняла Сашку, словно дальнего родственника, по которому скучала всю жизнь, покачивая атрибутом кухонной утвари рядом с его задницей.

— Ой, милитошечки-то вы мои! Да что же это такое случилось? — причитала она, продолжая держать Шмеля в своих объятиях.

Сашка стоял, словно вбитый в пол истукан, не рискуя шевельнуться. Я подумал, что, даже если бы она и хотела, вряд ли могла пролезть в окно, скрываясь с места преступления.

— Беда-то какая в дом пришла! Всю жизнь другим помогаю, а тут на тебе благодарность людская. Любимого своего! Не углядела. Чертова сковородка под руку попалась!

Причитая, она постепенно выпрямлялась, освобождала тело Шмелева и потрясая сковородкой перед его лицом.

Шмель побледнел. Демонстративно полез в карман бушлата и достал оттуда полиэтиленовый мешок. Раскрыл его, показывая женщине на необходимость положить в него сковородку. Исполнив просьбу, она взялась руками за голову и, слегка пошатываясь, направилась внутрь квартиры продолжая каяться:

— Ну что бы мне книжка какая умная под руку попалась или пульт от телевизора — нет же! Вроде и не готовила сегодня. Чего она мне понадобилась?

Шмель зашел внутрь за хозяйкой и положил мешок со сковородкой на стол, стоящий в центре комнаты в окружении четырех венских стульев. Я прошел за ним в гостиную небольшой двухкомнатной хрущевки. У дальней стены приютился стандартный сервант, уставленный сверху большим количеством грамот в деревянных рамках.

Слева располагалось большое трехстворчатое окно, наполовину прикрытое полупрозрачным тюлем, висящем на прищепках карниза. С другой стороны прищепки злорадно светились металлическими зубцами. Вырванное из их челюстей полотно лежало на полу, прикрывая темную бугристую матерчатую кучу.

— Вот он, мой голубок! — запричитала женщина, показывая на нее.

Приглядевшись, я подумал, что здесь точнее бы подошло определение «воробышек».

Маленький сухонький мужичек, одетый в замасленную телогрейку и синие затертые джинсы, скрючившись, лежал спиной к батарее, прикрепленной под окном. Белая тюль, словно фата вместо простыни для погребения, кутала его чередой воланов, оставляя открытой голову. Подложенные под правую щеку ладони создавали впечатление безмятежного сна. Рядом с поджатыми ногами в белых с грязной желтизной кедах, лежал злорадно отсвечивающий металлом зубастый большой шведский ключ.

— Ну что ж, надо вызывать судмедэксперта со следственной группой и труповозку, — спокойно сказал Шмелев — Когда это произошло?

— Да вот, полчаса назад, — уже более отчетливо произнесла женщина — Я сразу и позвонила, как почувствовала, что он не дышит. Соколик мой ненаглядный! Нужна мне была эта чертова батарея, текла себе да пусть текла. Попросила моего ласкового гаечку подтянуть — он у нас в доме сантехником работает. Что мне показалось, не так он делал. Я ему указывать, а он гордый у меня, отмахнуться хотел. Послал… ну сами знаете куда! Да что ж теперь делать? Я уж и туда готова теперь сходить несколько раз, лишь бы он живехонек был! Касатик мой! Как хорошо-то с тобой было…

Я подошел к серванту, чтобы прочитать, кто это здесь такой заслуженный. Оказалось, все грамоты выданы хозяйке, сотруднице собеса, за высокие показатели в работе.

— Да, — подумал я, — вот с такими образцовыми сотрудницами и наш Кузьма долгое время общался. Хорошо, что у них ничего тяжелого на столе под рукой не было. Не лазил бы теперь в окно!

…Женщина стояла около стола, прижав руки к груди и теребя в них цветастый передник. Периодически качала головой, словно что-то вспоминая. Ее взгляд был устремлен на лежащего мужа. Глаза были красные, хотя слез видно не было.

Шмель отошел в дальний угол комнаты, где рядом с диваном на тумбочке стоял похожий на слоновью голову старый телефон. Сев рядом и откинувшись на спинку, стал набирать номер дежурной части отделения милиции.

Я подошел ближе к женщине. Хотел что-то сказать утешительное, но не знал что, и дабы выразить ей свое сожаление стал так же смотреть на труп, разглядывая поочередно его кеды, брюки, фуфайку. Когда дело дошло до лица, мне показалось, что он даже похож на Кузьму, только без бороды. Возможно, является его дальним родственником, лет на тридцать моложе. Маленькое личико, остренький носик и подбородок предполагали щепетильность характера и занудство. Глаза были плотно закрыты. Зеленовато-бледное лицо хранило застывшее выражение холодной отрешенности. Густые черные брови ветвились, нависая над глазами, удаляя их еще глубже внутрь затемненных глазниц.

Неожиданно мне показалось, что плотно прижатые ресницы дрогнули, словно в ответ на мои пристальные разглядывания. Я посмотрел на женщину, надеясь, что она также это заметила. Но ее взгляд продолжал ласкать мужа, обнимая его всего целиком.

Я снова стал всматриваться в глаза покойника, стараясь не моргать, и через некоторое время вновь заметил дрожание его коротеньких ресниц. Тогда я подошел ближе и присев на корточки, согнулся, приблизив свое лицо к мужчине.

— Да, вызывайте следственную группу с судмедэкспертом, — говорил по телефону Шмелев, — и не забудьте прислать участкового. Я же не буду покойника караулить и труповозку ожидать! Она, как обычно, приедет часов через пять, а мне надо заявления принимать, видел, сколько в коридоре народу сидит…