Книга Записки беспогонника - Сергей Голицын

Однажды вечером меня вызвали к Зеге. Наконец был получен приказ всем выходить или выезжать под Горький, ждать эшелонов, чтобы двигаться в Гусь-Хрустальный — строить новый рубеж.

Меня, в числе восьми других, назначили квартирьером.

В ту же ночь я получил продукты на неделю, плюс хороший кусок свинины, плюс удостоверение, что я квартирьер, с просьбой оказывать мне всяческое содействие.

На следующее морозное утро с санями, нагруженными нашими вещами, вышли мы в путь, через 10 километров в Работках спустились на Волгу и поехали по льду к Горькому. Мороз был крепчайший, я бегал и прыгал вокруг саней в своих сапогах. От мороза и от многих полыней на Волге стоял туман. Проехав еще 15 километров, мы остановились ночевать в большом селе. Там оставили одного квартирьера и на следующее утро двинулись дальше. Села тянулись одно за другим, и через каждые 10 километров мы оставляли по квартирьеру искать дома для ночлега тысячи людей.

Старшим у нас был бывший комендант Филимонов. Он хотел оставить в одном селе и меня. Но я всеми силами воспротивился и наврал, что у меня есть устное распоряжение Зеге — искать квартиры в последнем перед Горьким селе, где мы должны были остановиться ждать эшелоны.

У меня возникла идея, воспользовавшись своим солидным квартирьерским удостоверением, правдами или неправдами, махнуть к своим в Ковров.

В то последнее перед Горьким село я попал только на третий день нашего путешествия. Оказывается, Зеге со своим штабом был уже там. Он проехал на двух машинах по Казанскому тракту.

Я побежал прямо в дом, где он остановился. Доложил ему, как мы ехали, как оставляли квартирьеров, потом, волнуясь и заикаясь, попросил разрешить съездить к родным в Ковров за теплой одеждой.

Он разрешил с условием, что через два дня я приеду прямо в Гусь-Хрустальный, так как эшелоны должны подать через два дня. Я осмелел и попросил пол-литра спирту и кило свинины. Он засмеялся и выписал и то и другое. Я связал свои вещи и вышел на улицу ждать попутную машину.

До Горького оставалось еще 12 километров. Машин ехало множество, но тщетно я поднимал руку, хотя в каждой машине поверх груза сидели закутанные, заиндевевшие бабы. Я догадался побежать в ближайший дом, умолил хозяйку сменять мою поллитровку на две четвертинки, разлил спирт и опять вышел на улицу.

Показалась военная машина. Я поднял руку с четвертинкой, и машина, как в сказке, остановилась. Я сел и поехал.

В Горьком едва соскочил на снег, от мороза совсем застыли мои ноги и плечи. На ходу приложился к оставшейся четвертинке и с невероятным трудом через весь город проволок пешком свои вещи — чемодан и мешок с продуктами — на вокзал.

Народу там была такая тьма-тьмущая, что даже внутрь вокзала я не мог протиснуться. Направился в отделение НКВД и перед носом лейтенанта стал потрясать своим квартирьерским удостоверением.

Милиционер провел меня к самой кассе, которая была заперта перед полчищами разъяренных и измученных людей. Он взял у меня деньги и через пять минут не только вынес мне билет, но еще и проводил меня служебным ходом к стоявшему на путях пустому составу.

Я забрался на вторую полку. Через час пустили народ.

Вагоны затрещали от давки, от визгов, воплей и матерщины. Народу набилось столько, что люди сидели и стояли в проходе, и еще и еще протискивались новые толпы. А я на своей полке блаженствовал и даже взял к себе маленького мальчика.

Поезд тронулся. В Ковров приехали ночью. Едва выбрался из вагона, перевязал чемодан с мешком и пошел за 5 километров в Погост.

Ночь была особенно морозная. Ноги в сапогах начали застывать. Из-за тяжелых вещей идти быстро я не мог. Выбрался из города. Ноги совсем перестал ощущать. Несколько раз сбрасывал мешок с плеча и в морозном белом безмолвии при ярком свете луны пускался в дикий пляс.

Кое-как добрался до Погоста. Жена открыла дверь. Она никак не ожидала моего приезда. С великим трудом не она, а Дуся сняла с меня сапоги, так как портянки примерзли. Я почувствовал жгучую боль в ногах, выскочил в сени. Стали оттирать мои ноги снегом и спиртом. Я поморозил обе ступни, но удалось оттереть.

Утром я проснулся. Мальчики мои прыгали. Дедушка и бабушка — родители жены — уютно выглядывали с печки. Жена суетилась и жарила привезенную мной свинину. Распили оставшийся спирт.

Свою семью я застал в лучшем виде, чем ожидал. Дуся и отчасти жена заработали на трудодни полторы тонны картошки и еще сколько-то получили муки.

Словом, до весны они были обеспечены продуктами. За них я мог остаться спокоен, но не за родителей, живших в Дмитрове.

Разрешил я самому себе пожить среди своих два дня. На третий день рано утром положила мне жена в дорогу пышек и я поплелся в Ковров на станцию.

На этот раз я был экипирован как следует: сменил сапоги на валенки, а вместо тяжелого чемодана взял рюкзак. В Коврове узнал, что этой ночью наш эшелон проследовал в Гусь-Хрустальный.

Во Владимире у меня была пересадка, и в Гусь я попал под вечер. Никакой особенной давки и трудностей с билетами на рабочих поездах не было.

В Гусе я принялся искать наших и попутно осматривал город. Издали видел громаду собора и видел внушительные здания знаменитого хрустального завода. Капиталист Нечаев-Мальцев выстроил для рабочих маленькие белые двухквартирные чистенькие кирпичные коттеджи с черепичными крышами, с деревянными сараями и небольшим садиком на каждом участке. Такие, совсем одинаковые коттеджи растянулись по обе стороны нескольких длинных улиц. А в стороне на голом месте высились деревянные двухэтажные мрачные бараки, выстроенные в эпоху строительства социализма.

По оборванному, обтрепанному виду я вскоре узнал попавшихся мне на улице старичков-стройбатовцев. Они мне указали, где разместился штаб, но фамилии начальства называли все незнакомые.

В штабе я узнал, что в Гусь-Хрустальный приехали из Горьковского района работники 4-го Полевого Управления, а наше 5-е направлено дальше в Гусь-Железный, находящийся в 70 километрах от станции Тума, там сейчас, очевидно, разгружается наш эшелон.

Переночевал я в этом штабе, а утром двинулся на вокзал. Среди дня подошел поезд, и я без труда уехал в Туму.

Тума была большой станцией с поселком городского типа и, по случаю воскресенья, с базаром, куда я сейчас же направился. И сразу наткнулся на Итина и на двух наших топографов — Серянина и другого, Облогина, бывшего смоленского землеустроителя, попавшего к нам из стройбатовцев.

Все трое стояли с вещами возле тяжело нагруженной машины. Увидев меня, Итин патетически воскликнул:

— О, вот и вы! Еще десять минут, и вы бы опоздали и произошел бы величайший скандал. Идите сейчас же в магазин и покупайте пол-литра.

Последнее меня несколько удивило, так как я знал, что Итин был человек непьющий. Впрочем, я не стал задумываться и весело побежал за водкой.

Увы, оказалось, я должен был отдать святую водичку шоферу той попутной машины, которая стояла на площади. Нам предстояло проехать еще 70 километров, как выразился Итин, «принимать новый рубеж».