Книга Дочь обмана - Виктория Холт

Фиона продолжала рассказывать о вазе, которую она складывала из осколков.

— Это совершенно необычная вещь, — говорила она. — К сожалению, пока что не хватает слишком многих фрагментов. И это очень жаль.

— На ней такой оригинальный рисунок.

— Да, вот поэтому-то особенно обидно, — она пожала плечами и улыбнулась мне. — Ладно, все это в нашем деле в порядке вещей. Часто находишь что-то стоящее, из чего можно было бы сделать отличную вещь, но не хватает основных деталей.

— Кофе замечательный, — сказала я.

— Спасибо. Надеюсь, вы будете заглядывать ко мне, если окажетесь поблизости.

— А я не помешаю вашей работе?

— Вовсе нет, что вы.

— Фиона обожает рассказывать об этих находках. Верно, Фиона?

— Не стану опровергать. Кстати, я сделала набросок того сосуда для питья — так, как я представляю его себе целым. Конечно, пока в наших руках только одни фрагменты. Набросок у меня там, дома. Заходи взглянуть, когда пойдешь мимо.

— Обязательно, — сказал Родерик.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что так же, как я интересуюсь ею, возможно, она интересуется мной. И, может быть, тоже задает себе вопрос, в каких я отношениях с Родериком.

Она внимательно наблюдала за мной. Нельзя сказать, чтобы в ее взгляде читалась какая-либо враждебность. Наоборот, она была со мной чрезвычайно приветлива и гостеприимна.

Я вдруг подумала, что она, должно быть, влюблена в него. Всю обратную дорогу к дому, пока мы шли, обсуждая увиденное этим утром, я размышляла о моих собственных чувствах к Родерику.

Несмотря на неопределенность моего положения, жизнь в Леверсон Мейнор затягивала меня все больше и больше. Мною владели не просто смешанные чувства, но иногда меня бросало из крайности в крайность. Дом начинал все больше интересовать меня. Временами мне казалось, что он благосклонен ко мне, временами — что отвергает.

Однажды я заблудилась. В первые дни после приезда заблудиться было нетрудно. При таком множестве дверей очень легко было потерять ту, что искал, и в результате оказаться в неисследованной части дома. Так и случилось со мной в один из первых дней. Я вышла из своей комнаты и свернула в коридор, который, по моим расчетам, должен был привести меня к лестнице. Поняв, что ошиблась, я попыталась проделать обратный путь. Я была уверена, что шла правильно и должна была бы непременно попасть в зал.

Однако я оказалась в совершенно незнакомой мне части дома. Я вошла в комнату с несколькими окнами и рядами портретов на противоположной стене. В комнате было достаточно светло — все происходило утром, и я как раз направлялась на завтрак, к тому же окна комнаты выходили на восток. Было очень тихо. Это действовало на меня угнетающе. В одном углу комнаты располагался стол, а рядом — натянутый на раму незаконченный гобелен, в другом — стояло кресло-качалка.

Я огляделась. Мне показалось, я попала в одну из стариннейших частей дома. Я попыталась избавиться от постоянно возникавшего у меня здесь смущения, что за мной следят. Крайне неприятное, жуткое чувство.

Мне следовало попытаться немедленно вернуться назад, но в этой комнате было нечто такое, что не позволило мне сразу уйти.

Я пробежала взглядом по висевшим на стене картинам, их было около шести. На них были изображены люди в одеждах разных исторических эпох. Я рассмотрела их внимательнее — Леверсоны и Клеверхемы, догадалась я. Глаза некоторых персонажей, казалось, смотрели прямо на меня, их взгляды повергали меня в смущение. Выражение лиц постепенно менялось, они разглядывали меня сначала с насмешкой, потом с недоверием и неприязнью.

С тех пор, как я приехала сюда, у меня слишком разыгралась фантазия. Вероятно, потому, что, несмотря на гостеприимство Чарли и Родерика, в душе я чувствовала, что не должна здесь находиться. Я подумала, какой бы стала моя мама, если бы вышла замуж за Чарли и приехала жить сюда. Дом бы тогда стал другим. Она бы сумела рассеять этот дух холодной официальности. И не стала бы так цепляться за прошлое.

Я подошла к натянутому на раму незаконченному гобелену и сразу узнала, что было на нем изображено. Это был сам дом, во всем его великолепии. Я узнала гербы, вытканные синим, красным и золотым.

Сзади послышался шорох, я виновато вздрогнула. Леди Констанс, неслышно войдя в комнату, наблюдала за мной.

— Интересуетесь моим рукоделием, мисс Тримастон?

— О, да… Это великолепно.

— Вы когда-нибудь занимались изготовлением гобеленов?

— Нет, никогда не пробовала.

— Вот это, как видите, сам дом. Дом для меня очень важен.

— Я понимаю. Это восхитительное место.

Она подошла ближе, в упор глядя на меня.

— Со дня моего приезда сюда я делаю все возможное, чтобы сохранить устои, заложенные нашими предками.

— Я уверена, что вам это удается.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы они не были нарушены.

— Да, — сказала я. — Было бы очень жаль, если бы что-то подобное произошло.

— Вы здесь что-то искали?

— О, нет, нет. Я просто заблудилась.

— Человеку новому и непривычному так легко заблудиться здесь, — голос ее прервался.

Я чувствовала, что у меня начинается мелкая дрожь. Возникло непреодолимое желание повернуться и броситься вон из этого дома.

— Я хотела спуститься к завтраку, — произнесла я еле слышно.

— Да-да. Вам нужно вернуться тем же путем назад. В конце коридора вы увидите лестницу. Она ведет вниз, в холл, комната для завтрака направо.

— Теперь я понимаю, как мне нужно было идти. Благодарю вас.

С облегчением я вышла из комнаты. Она дала мне понять, что я здесь чужая. Это было в каждом ее жесте, в интонациях ее голоса. Я должна уехать, не откладывая.

Но в тот же день позднее, упражняясь в верховой езде, я почувствовала, как счастлив Родерик, что я здесь, и мне захотелось остаться.

Неуверенность вскоре вновь вернулась ко мне. Я могла бы поехать в Лондон. Робер с самого начала убеждал меня, что я могу жить в доме сколько угодно и когда только захочу. Он постоянно настаивал на том, чтобы я по-прежнему считала этот дом своим. Этого хотела бы моя мама. В то же время и Чарли теперь, когда ее не стало, мог находить утешение только в том, что выполняет ее волю. Мне необходимо было выждать. За это время я должна была подготовить себя к тому, чтобы спокойно принять свою судьбу, какой бы она ни была. Теперь боль утраты уже не чувствовалась так остро, а ведь совсем недавно, занимаясь верховой ездой с Родериком или восхищаясь вместе с ним древнеримскими развалинами, возбуждавшими во мне не меньший интерес, я не могла даже представить себе, что эта возможно. Я подружилась с Фионой и иногда, если Родерик был занят, одна ходила во флигель. Фиона показала мне, как мягкой щеткой счищать землю с найденных черепков. Занимаясь этим, я любила представлять себе людей, когда-то пользовавшихся этой посудой в своей обычной повседневной жизни. Я открыла для себя, каким увлекательным может быть изучение истории и попытки воссоздать прошлое. Это было прекраснейшим способом укрыться от настоящего. Я старалась не вспоминать о леди Констанс, да, честно говоря, и видела ее не часто. Она, как правило, спускалась к обеду, но завтракать и ужинать предпочитала в своей комнате. За столом я обычно сидела рядом с Чарли, и он оживленно беседовал со мной, защищая тем самым от слабо завуалированных выпадов леди Констанс. Нет, она не часто обращала на меня внимание. Ее стратегия была иной — обращаться со мной с холодным безразличием, как с гостем, который, она надеется, не пробудет здесь долго. По-видимому, никто другой не замечал этого, но для меня скрытый смысл ее действий был очевиден.