Книга Бунт Дениса Бушуева - Сергей Максимов

Часу в одиннадцатом ушли от Белецких и Ольга с Аркадием Ивановичем. Они долго молча шли в темноте, ни слова не говоря. Аркадий Иванович не решился даже предложить ей руку, она все время держалась от него на некотором расстоянии.

Он не выдержал:

– Оля… Ольга Николаевна, я дальше так не вынесу. Я, кажется, с ума сойду… – сказал он дрогнувшим голосом. – Ты… вы должны понять, что дав мне столько надежд и – будем прямы – нежности…

– Как вы не корректны, если вспоминаете об этом теперь… – тихо напомнила она.

Он зло отбросил горящую папиросу. Она описала красную светящуюся полосу и, упав в траву, на которой блестели бусинки росы, погасла.

– Пожалуйста, ответьте мне, в чем дело? – настойчиво повторил он.

Ольга остановилась.

– Послушайте, Аркадий: тут нечего объяснять. Я убедилась в том, что мало люблю вас для того, чтобы связать свою судьбу с вашей. А теперь, пожалуй, – добавила она, думая о Денисе, – и совсем мало люблю. Я знаю и понимаю, что я ужасно виновата перед вами. Но что же мне делать? Это был какой-то туман – эти мои отношения с вами. Я теперь это поняла… И мучаюсь тем, что причинила вам боль… Я за многое благодарна вам и никогда не забуду всего того, что вы сделали для меня. Пожалуйста, останемся друзьями, зачем ссориться…

Он ткнулся лицом в стоящую возле дороги березу, обнял ее ствол и тихо, еле слышно сказал:

– Как это все ужасно, Оля… Если б ты знала, как бесконечно я тебя люблю. И как мне мучительно больно.

– Верю, Аркадий, и знаю: ты – прекрасный, хороший человек.

Она говорила первое, что приходило ей на ум, и понимала, что слова ее пусты и ничего не значат.

– Но ты дашь мне хоть ничтожную возможность надеяться?.. Хорошо, пусть пройдет какое-то время.

– Не знаю… Не могу ничего обещать, Аркадий.

Они снова пошли и долго шли молча. У дома Широковых, где Ольга снимала комнату, опять остановились. Аркадий Иванович хотел было ее поцеловать, но Ольга отвернулась, резко и испуганно.

Утром, никому ничего не сказав, Хрусталев уехал в Москву.

XXVIII

Ольга плохо спала эту ночь. Два чувства боролись насмерть: жалость к Хрусталеву и вспыхнувшая, как порох, любовь к Денису. Но она все время ловила себя на том, что о Денисе думала больше. И чувство к Денису тоже, в свою очередь, раздваивалось: она любила того, «пароходного», Дениса, а Денис-писатель мешал ей. Она не могла любить человека, который в своих книгах защищал тех, кто убили ее отца, ее мужа и, может быть, погубили и брата. «Но ведь все, по крайней мере большинство советских писателей, в конце концов, так или иначе защищают этих убийц прямо или косвенно, – мучительно думала она. – Они обязаны это делать!» Но тут же вставал другой вопрос: обязаны ли? в силу чего? В силу того, что им надо жить, кормить семью? Но ведь тогда не обязательно заниматься столь вредной профессией, состоять в адвокатуре убийц…

Быть может, и это всего вероятнее, Денис Бушуев не сознает того, какой вред он приносит стране и народу. Ведь он не коммунист. Но неужели, неужели Денис Бушуев из тех писателей, которые получают за свои книги ордена и сумасшедшие гонорары и преспокойно понимают, кого они прославляют в своих книгах?

Заснула она поздно. Ночью видела сон: мальчик прыгает в воду с дебаркадера пристани, но из воды его вытаскивает не брат Дмитрий, как это было наяву, а – Денис Бушуев. Утром она проснулась необыкновенно радостной и счастливой и сперва никак не могла понять, что, собственно, ее радует. А вспомнив и поняв, она быстро вскочила, умылась и оделась.

Над Волгой уже висело горячее солнце. Галдели грачи на березах, у колодца переругивались отважинские бабы. За открытым окном виден был сад, кусты смородины и грядки клубники. Над грядками порхали бабочки, а в занавеске на окне гудел шмель. Все это было так сверкающе и хорошо, что Ольга чуть не расплакалась от счастья.

Каким-то, только одной женщине свойственным, чутьем она угадывала, что если Денис еще не любит ее, то – будет любить. И будет любить сильно.

Ольга надела купальный костюм, поверх него – летнее цветное платье, схватила полотенце и хотела было идти на Волгу, как в окно, в то, что выходило не на Волгу, а на дорогу, кто-то постучал.

Это была Финочка. Поздоровались.

– Жилец наш уехал. Оставил вам письмо, – сказала Финочка.

В первую минуту Ольга и не сообразила, о ком идет речь, кто уехал? Она понимала лишь одно, что это – Финочка, сестра той самой Манефы, которую Бушуев когда-то очень любил и о странной судьбе которой вчера ей много и подробно рассказывала Женя.

– Финочка, зайдите на минутку, пожалуйста, – пригласила Ольга, принимая письмо.

Финочка вошла. Ольга жадно взглянула на нее. Да, действительно, хороша. А говорят, что ее сестра еще лучше была. Финочка же, в свою очередь, восхищалась Ольгой. Она всегда ею восхищалась и, по простоте душевной, не скрывала этого.

Сияющая, в голубой юбке и синей кофточке, Финочка остановилась на пороге и, сверкая серыми глазами и сахарными зубками, выпалила:

– Ольга Николаевна, какая вы сегодня красивая!..

– Лучше твоей покойной сестры? Мне говорили, что она была очень хороша.

– Манефа?

– Да.

– Манефа была очень красивая, Ольга Николаевна. Только по-другому как-то… Вы совсем разные с ней… Что же вы письмо-то не читаете? – спросила Финочка, видя, что Ольга все еще не открыла конверт. – Ведь уехал Аркадий-то Иванович…

– Уехал? – как эхо, повторила Ольга и торопливо разорвала конверт.

Аркадий Иванович кратко сообщал, что по-прежнему любит Ольгу, любит, пожалуй, еще сильнее, чем раньше, но жить ему бок о бок с нею после того, что произошло – невыносимо тяжело. И он считает, что лучше будет, если он на некоторое время уедет в Москву.

Ольга положила на подоконник письмо и решительно повернулась к Финочке.

– Ну, Финочка, что еще расскажете?

Удивленная Финочка немного растерялась. Она догадывалась об отношениях Ольги и Хрусталева и ожидала града вопросов – как, в котором часу он уехал, был ли мрачен или весел? И вместо этого…

– Ну, Финочка, так что же нового? – повторила Ольга. – Садитесь, расскажите что-нибудь из вашей жизни… из жизни вашей сестры…

– Ах, Маня была хорошая, – присев на краешек стула, вздохнула Финочка. – Только странная она была, взбалмошная немножечко. А уж как Дениса любила!..

– Любила? – насторожилась Ольга.

– Очень. Вы его, Ольга Николаевна, еще не знаете?

– Знаю.

– У Белецких… наверно?

– Да… я его там встретила.

– Он тоже Манефу очень любил. Это я потом уж все узнала… А про меня ничего не слыхали? – тревожно спросила Финочка, краснея, как маков цвет, при воспоминании о Густомесове.