Книга Коломбина для Рыжего - Янина Логвин

Мальчишка молчит. Долго. Раскрыв от удивления глаза и рот. Команда отца здорово постаралась, я тоже все это время не была в стороне, и сегодня перед нашими глазами, вместо кучи покореженного аварией металла, стоит небольшая и аккуратная двухдверная спортивная «Хонда». Снежно-белая, с черным верхом, стальными хромированными накладками на бамперах и дверях, блестящими как зеркало дисками на угольно-черных колесах, со стильным двойным черным спойлером-крылом на багажнике.

Сумасшедшая любимая красавица! Самая лучшая и быстрая!

Снусмумрик так онемел, что я уже не надеюсь вытянуть из мальчишки хоть слово. Поэтому просто говорю, наклонившись к его уху, сообразив, что он и дальше намерен стоять столбом:

– Хочешь, покатаемся? – и получаю в ответ восхищенный вздох.

Ну, еще бы!

Наверно, мне это нужно сейчас гораздо больше, чем ему, – оказаться внутри машины и почувствовать жадным нервом истомившее ее ожидание. Удостовериться, что она жива, дышит, скучает и ждет меня. Верит мне так же безоглядно, как я когда-то поверила в то, что «Хонда» достойна новой жизни. Моя Глаша. Моя гордость. Только моя и ничья больше.

На месте водителя лежит автомобильный шлем, и я, как доспех, водружаю его на голову затаившего дыхание в ожидании чуда Снусмумрика, усаживая мальчишку на пассажирское сидение, регулируя механизм, защелкивая на худенькой груди крепкие, двойные ремни безопасности. Я не намерена лихачить, сегодня в нашем распоряжении только лежащий за гаражом объезженный пустырь, но вот обставить нашу поездку по-серьезному мне ничего не мешает, и я сообщаю обалдевшему Пашке, чтобы готовился к настоящим испытаниям. Потому что сегодня мы с ним будем учить Глашу рисовать. Настоящие фигуры. Все, что только сможем придумать.

Глаша умница, она урчит довольной кошкой, шутя и лениво объезжая расставленные мной дорожные колпаки, а я невольно отвечаю смехом на восторженный хохот мальчугана и довольные хлопки в ладоши, когда мы виртуозно замыкаем восьмерку, выползая на новый круг. И снова, в который раз, разрешаю Снусмумрику огласить тишину пустыря высоким звуком клаксона.

– Таня! Еще! Пожалуйста! Давай еще! Ну, хоть разочек!

– Давай!

Намного позже, когда мальчишка, вволю налюбезничавшись с Глашей, доставлен домой к Элечке, а отец под моим взглядом обещает рассказать ее сыну о «Серебряном Призраке», я уезжаю за город и долго гоняю по автомобильному треку с такими же, как я, одержимыми техникой и скоростью гонщиками. А после до ночи вожусь с Сан Санычем в гараже – приводя мою девочку в порядок и просто болтая о своем.

* * *

– Серебрянский, я же тебе только что русским языком сказала – не звони! Ты что, издеваешься?! Ну, не могу я вечно телефон из-за тебя отключать! Угомонись уже, а? Не нужно ко мне приходить ни сегодня, ни завтра, никогда! На носу экзамен, а ты меня отвлекаешь!

– Привет.

Голос в динамике совсем не Вовкин. Я отрываю взгляд от учебника, чтобы посмотреть перед собой в темное окно, за которым спустился вечер, и в которое слабо барабанят первые капли дождя.

– Медвед?

– Ну, я, Закорючка. А ты, смотрю, от одиночества не страдаешь. Такое горячее приветствие.

– Не жалуюсь. Тебе что надо, Медвед? – Наш короткий разговор на следующий день после Мишкиного задержания был всего в три предложения и оборвался на его словах: «Все в порядке, я дома». Рыжий не выдвинул против Мишки обвинение, история с поездкой в клуб закончилась, но обида на старого друга осталась, так что говорить с ним совсем не хочется.

Как и заново вспоминать случившееся.

– Поговорить.

– Извини, но у меня куча дел. Правда. Да и ухо горит, как у телефонистки Смольного. Давай как-нибудь в следующий раз.

– Тань…

– Слушай, Мишка, будь человеком. Один желающий поговорить только что нервы вытрепал, теперь ты… Приеду к отцу, может быть, и забегу в гости, а сейчас…

А сейчас мне вовсе не хочется тебя слышать. Совсем! Особенно после твоих слов и недвусмысленных объятий.

– Просто выйди, Тань, я рядом с твоим домом. Не превращайся в зануду. Обещаю, что надолго не задержу.

– Возле общежития, что ли? – удивляюсь я. – А что ты здесь делаешь?

Но Мишка, гад, уже вешает трубку, не собираясь объяснять причины своего появления в городе, и мне остается только порычать в телефон в бессильной злости на него. И на себя тоже. Потому что мы оба знаем: я не смогу отгородиться от старого друга четырьмя стенами и несколькими лестничными пролетами. Как бы ни обижалась и как бы ни злилась. Слишком много между нами было разного: хорошего и не очень.

Сегодня в университете был трудный день, завтра предстоит день не легче, и последние три часа я усиленно штудирую учебник по макроэкономике, рассчитывая выучить за вечер две новые темы. В комнате горит настольная лампа, тихо работает телевизор… Всю прошлую неделю мне было не до косметики и полноценного сна, но я все равно включаю верхний свет и подхожу к зеркалу, чтобы лишний раз удостовериться, что выгляжу достаточно уныло и непричесанно для Мишкиных глаз.

Леший его забери!

Я выхожу из подъезда в домашнем халате и наброшенной на плечи куртке и сразу же замечаю в нескольких метрах от крыльца Саню Лома и Ромыча, в полной экипировке сидящих в седлах своих мотоциклов. И Мишку, остановившего «Kawasaki» у самых ступеней. Он коротко кивает мне, не вставая со спортбайка, не снимая шлема, и я отвечаю ему таким же сухим и коротким приветствием, подходя ближе:

– Ну, привет, Медвед.

– Привет, Закорючка.

Вечер давно сгустился, дождь моросит все настойчивей, но Мишка молчит. Я тоже не в настроении болтать ни о чем, пусть мои волосы и мокнут под холодными каплями, а ветер обдувает голые ноги, а потому плотнее запахиваю куртку на груди и продолжаю ждать, отсчитывая секунды своего терпения.

– Обижаешься? – наконец, осторожно спрашивает Мишка, и я признаюсь, не играя:

– Да.

– Ненавидишь?

– Не говори глупости.

– Тань, ты права. Это не мое дело, с кем ты спишь.

– А вот сейчас лучше заткнись, Медвед! Даже не начинай.

– И все-таки я дурак. Прости меня, Закорючка. Сам не знаю, что на меня нашло. Поверь, мне самому противно от того, как я поступил. По большей части с тобой поступил, чем с ним.

– Ты был пьян.

– Это не оправдание. Все должно было случиться не так.

– Не так.

– Но почему, Танька? Почему он? Ты хоть знаешь, что о нем говорят?

– Осторожно, Медвед. Кажется, я просила.

– Че-ерт! Как все сложно с тобой, Закорючка!

Мишка стягивает шлем, раздраженно ероша пятерней отросший ежик волос. Сплюнув в сторону, вскидывает голову, смеясь…