Книга Любовник - Маргерит Дюрас

Стеклянная дверь приоткрыта. Она выходит к гаражам, во внутренний двор отеля. Об этом-то Мария и не подумала. Там ведь тоже должен кто-то дежурить. Но этот человек не мог слышать, как Мария звала Родриго Паэстру. Двор далеко от улицы. А на улице никого. В таком случае ворота должны быть заперты на замок. Мария смотрит на часы. Пять минут третьего. Машину в гараж заводил Пьер. Мария не знает, где она. Вышла. Двор засыпан песком, чистенький, светлый. Машины — их много — выстроились в глубине двора, под навесом, в тени.

Мария стоит у двери. Закрывает ее за собой. Дверь негромко скрипит — тонкий, жалобный стон, которого как будто никто не слышал. Никто? Надо выждать. Нет, кажется, никто не слышал жалобного скрипа двери.

Между дверью и навесом — двор, большой и пустой. Надо его пересечь. Лунный серп в небе освещает его. Посередине двора лежит тень, тень от крыши. Это крыша последнего дома, за которым начинаются пшеничные поля. А свет в окно кухни действительно шел от фонаря-«молнии» — вон он, висит высоко под навесом и покачивается от легкого ночного ветерка. Поблескивают машины. Наверно, эти машины сторожит честный человек. Где же он?

В тот момент, когда Мария решается пересечь двор, по улице за воротами двора проходят полицейские.

Они идут с другой улицы — с той, где находится Родриго Паэстра. Мария узнает их: чавкающие шаги по грязи — последняя улица перед полями. Они опять переговариваются. Она смотрит на часы. Тринадцать минут прошло с тех пор, как она ушла с балкона, а значит, столько же с последнего патруля. Перед стеклянной дверью она надела туфли. Идет через двор. Заходит под навес. Патруль уже удаляется.

Лучше всего, наверное, поднять шум. Вот и черный «Ровер». Мария открывает дверцу. И ждет. Из «Ровера» знакомо пахнет — это запах Клер. Мария с шумом хлопает дверцей.

В глубине под навесом кто-то кашляет. Потом чей-то голос спрашивает, кто здесь. Мария снова тянет на себя дверцу, оставляет ее открытой и идет на голос.

Человек не двинулся с места. Только привстал с шезлонга, который стоит у стены в том углу, что дальше всего от ворот.

— Я ночую в отеле, — говорит Мария. — Я искала маленький черный «Ровер».

Она достает из кармана юбки пачку сигарет. Предлагает ему сигарету, подносит огонь. Это мужчина лет тридцати. Он взял сигарету вялым движением. Наверное, спал. Он закутан в такое же покрывало, как и у Родриго Паэстры, коричневое.

— Уже уезжаете в Мадрид?

Он удивлен. Мария показывает на небо.

— Нет, — отвечает она. — Так распогодилось. Я не могу уснуть в коридоре. Хочу прогуляться.

Мужчина наконец поднимается из шезлонга. Стоит прямо перед ней. Улыбается ей. Да, иные мужчины на нее еще заглядываются. Они оба курят и хорошо видят друг друга в свете своих сигарет.

— Я вас побеспокоила, извините. Но ворота…

— Ничего страшного. Они не заперты. Каждое лето одно и то же.

Он уже стряхнул с себя сонливость. Говорит что-то о погоде, о ночной прохладе, которая приходит наконец в этот час.

— Вы ложитесь, — говорит ему Мария. — Я сама закрою ворота.

Он ложится, но все еще смотрит на нее. И когда она уже удаляется, он вдруг набирается храбрости.

— Как же это вы так гуляете одна? Я бы поехал с вами, если вы не против. Если вас не придется долго уговаривать. — Он смеется.

Мария тоже смеется. И слышит свой смех в пустом дворе. Мужчина не настаивает.

Мария медлит, спешить нельзя. Опускает верх, закрепляет его. Он все слышит. Окликает ее негромко, уже сонным голосом.

— Гроза кончилась, — говорит он. — Завтра будет хороший день.

— Спасибо, — отзывается Мария.

Она садится в «Ровер», дает задний ход и подъезжает к воротам, не зажигая фар. Тормозит. Надо подождать, пока пройдет следующий патруль, он будет здесь через две минуты. По ним можно сверять часы.

Вот и они. Останавливаются у ворот, молчат, уходят. Какие-то туристы, наверно, подумали они, решили добраться до Мадрида ночью по холодку.

Когда Мария открывает ворота, патруль уже скрылся за углом. Надо еще раз выйти из «Ровера», но теперь быстро, очень быстро. Мария выходит, закрывает ворота. Как жарко, как взмокли волосы. Почему ей так страшно? Почему?

Когда-то были воды озера, такие же спокойные, как эта ночь. День был пронизан солнцем. Мария вспоминает, как играли солнечные блики на воде, и вдруг — вдруг сквозь гладь этих вод она увидела из лодки, как солнце пронизало глубины озера. Вода была чистая-чистая. Появились какие-то силуэты. Наверно, в них не было ничего необычного, но их исказил солнечный свет.

Тогда в лодке с Марией был Пьер.

Мария садится в «Ровер». Сторож не пошел за ней. Она смотрит на часы. Меньше чем через полтора часа наступит рассвет. Мария достает бутылку коньяка, пьет. Долгий, бесконечный глоток. Такой обжигающий, что от наслаждения закрываются глаза.

V

Ей приходится выехать на улицу, по которой шел патруль. В ее конце их пути разойдутся. Они пойдут направо, по последней улице городка, той, за которой начинаются пшеничные поля. А она — она свернет к главной площади и поедет вдоль фасада отеля. С балкона ей были хорошо видны очертания городка. Может быть, удастся. Две улицы пересекаются под прямым углом у дома, на крыше которого находится Родриго Паэстра.

Она трогается с места и очень медленно едет до угла — всего несколько метров. Теперь надо прибавить скорость. Десять минут осталось до следующего патруля. Если только ее расчет верен. Если нет, то, возможно, она, Мария, не желая того, сдаст Родриго Паэстру в руки полиции городка за два часа до рассвета.

Мотор «Ровера» урчит негромко, но этот шум, наверно, все-таки перекрывает звук заглушённых уличной грязью шагов полицейских. Все равно надо ехать. Вот и перекресток, с которого видны обе улицы во всю их длину. Они еще пусты. Через час, только через час поднимутся люди, чтобы идти в поля. А пока люди спят.

Никого не разбудил шум мотора в этот ночной час.

Мария не выходит из «Ровера». Услышал он? Она тихонько поет.

Отсюда, снизу, ей не видно его. Она видит только небо и на его фоне — безупречно четкий контур дымохода. Скат крыши со стороны улицы, где находится Мария, погружен в ночную тьму.

Она поет ту же самую песню, которую пела на балконе, совсем недавно, когда уже изверилась в том, что это он. Выходит из «Ровера», продолжая петь. Открывает заднюю дверцу, убирает разбросанные мелочи, всякую всячину, которую Жюдит подбирает повсюду во время их стоянок и потом забывает на заднем сиденье. Еще здесь валяются газеты. Куртка Пьера. И шарф Клер, и ее шарф здесь. Газеты, газеты.

Восемь минут остается до патруля, не больше.

Чья-то тень изламывает такую чистую линию конька крыши на фоне посветлевшего неба. Это он. Он выполз из-за дымохода. Мария поет. Голос застревает в горле. Кто угодно может тут петь. Она запела и уже не может остановиться. Он здесь.