Книга Богиня маленьких побед - Янник Гранек

– За молодоженов, за наших чешских друзей и за то, чтобы в Европе наконец воцарился прочный мир!

Я увидела, как Рудольф, наш чешский «друг», нахмурился и проглотил резкий ответ, вертевшийся у него на языке.

Вскоре после Аншлюса Гитлер заявил о желании «освободить судетских немцев» от чехословацкого «гнета». И недавние жестокие уличные столкновения конечно же разжигались нацистами. Рудольф был уверен в скором вторжении и считал, что ни Даладье[48], ни Чемберлен[49] против этого даже пикнуть не посмеют. Мюнхенские соглашения, подписанные через неделю после нашей свадьбы, в полной мере подтвердили его правоту.

Курт, совершенно бесчувственный к подобного рода проблемам, тоже встал, чтобы произнести тост:

– За Адель, мою горячо любимую жену! За наше свадебное путешествие в Соединенные Штаты.

Я улыбнулась ему своей самой лучезарной улыбкой. Он считал, что Принстон, несмотря на запоздалое сообщение о нашем браке, тут же оплатит второй билет. Я в этом очень сомневалась, но стояла на страже его беззаботности, потому что единственным, к чему он стремился, был покой.

Подавив тошноту, мне удалось проглотить бульон. Рассеянно поглаживая живот, я вдруг натолкнулась на инквизиторский взгляд матери. Она заметила мое недомогание. Но не встала. Что касается Курта, то он отнес на счет волнения мое непривычное молчание и отсутствие аппетита. Он не заметил бы даже Гитлера, приди тому в голову блажь станцевать на нашем свадебном столе.

Покончив со скромным обедом и выйдя из «Ратхаускеллера», мы решили немного прогуляться под мелким, моросящим дождем. Проходя мимо деревянных лотков с поджаренными на гриле сосисками, отец необдуманно пробормотал:

– С такими ерундовыми расходами на свадьбу лучше было поесть этих сосисок или пообедать в каком-нибудь гринцингском кабачке.

Мать потянула его за рукав, заставляя замолчать.

Фасады окружавших парк домов, в том числе и здание Парламента, были изуродованы флагами с нацистской свастикой. С 12 марта, когда в нашу страну вошли германские войска, Австрия превратилась в Остмарк, то есть в Восточную марку[50], а Вена стала немецкой. После разгула насилия, сопровождавшего аннексию, на улицах стало необычно тихо.

Отец не желал верить в завоевательные планы Германии, как не поверил и в Аншлюс. Но конец зимы 1937 года развеял все наши иллюзии. Напрасно канцлер Шушниг протестовал против военных маневров на границе и демонстрации могущества австрийских нацистов – под давлением Гитлера он все равно дал согласие на назначение Зейсс-Инкварта министром внутренних дел. Тот весьма терпимо относился к пронацистским уличным выступлениям, а может, тайком даже их поддерживал. Пограничные города, такие как Линц, наводнили мужчины в униформе, опьяненные гитлеровскими маршами. Молодежь страны, изнуренная экономическими проблемами и одурманенная пропагандой, идею аннексии приняла на «ура». В начале марта Шушниг объявил референдум, в котором предлагалось вы сказаться «за» или «против» австрийской независимости, предприняв патетическую попытку сохранить нашей стране свободу. В ответ Гитлер заставил его отказаться от этого замысла, пригрозив в противном случае ввести в Австрию войска. Вечером 11 марта мы слушали по радио, как канцлер объявил о своей отставке. На улицы выплеснулась истеричная толпа, стала крушить витрины магазинов и избивать их владельцев. Забившись в нашу нору в Гринцинге, я всю ночь молилась за то, чтобы ателье моих родителей не подверглось нападению. Но этот озлобленный плебс действовал отнюдь не вслепую, а метил исключительно в торговые заведения, принадлежавшие евреям. На рассвете через границу хлынули сапоги. Хаос стал идеальным предлогом: нужно было наводить порядок. Австрийцы теперь даже не могли взять ситуацию в свои руки. Ни Франция, ни Великобритания не предприняли ни единой попытки выступить с протестом. Немцев в Австрии встречали криками «ура!» и цветами. Еще чуть-чуть и их умоляли бы спасти нас от нас самих. Никогда еще захватчиков не встречали так радостно. А как иначе? Ведь они принесли надежду на стабильность и процветание в стране, которая стояла на грани гражданской войны и давно пребывала в состоянии глубокого упадка. И никому дела не было до того, что трудности усугублялись самими нацистами и что экономический подъем был первым шагом на пути к реализации их кошмарного плана. Нацисты предлагали простое решение: «Смерть евреям».

Кроме таких добродушных мечтателей, как мой отец, эти маневры не могли обмануть никого: Гитлер не ограничится ни Австрией, ни Судетами. Европа готовилась к войне. 12 марта 1938 года австрийцы встречали немцев как дальних родственников, после долгих скитаний вернувшихся в родные края, – не без некоторой тревоги, зато с кучей подарков в руках. Те организовали раздачу продовольствия самым неимущим, пообещали распространить систему социального страхования на всю Австрию, создать ассоциации безработных и позаботиться о каникулах для школьников. Утром после войны мы проснулись, как с похмелья, а потом зарыли свой стыд в горшках с геранью и спрятали под слоем мастики для паркета. Услышав о новом плебисците, объявленном нацистами, рабочие и аристократы сообща прыгали от радости, сидя на коленях у дядюшки с длинными зубами и шаловливыми руками, но зато с туго набитым кошельком.

Друзья Курта из числа евреев уехали. Марианна Гёдель предупреждала нас тщетно: я была слепа и любила глухого мужчину. Уступить панике для меня означало столкнуть его в бездонную пучину тревоги и тоски, в то время как моя миссия сводилась к тому, чтобы сглаживать все острые углы. Меньшинство все еще кричало о нависшей над страной угрозе, но я принадлежала к молчаливому большинству. Как можно переть против хода Истории, если он совпадает с твоими комфортом и надеждами на лучшее будущее?

Лгать не буду, я видела многое: разбитые витрины; целые семьи, стоявшие на коленях в канаве; избитых стариков; аресты среди бела дня на глазах у всех. Как и остальных, меня увлекал за собой мощный поток, в котором, чтобы не утонуть, нужно было в первую очередь думать о себе.

Я спросила Анну, не совершаю ли ошибку, что не еду вместе с будущим мужем в Америку, но она в ответ лишь пожала плечами:

– У меня нет дара ясновидения, хорошая моя. А что об этом говорит твой благоверный?

– Туда едут все. И тебе, Анна, тоже не мешало бы об этом подумать.

– На какие деньги? Да и потом, чем я там буду кормить сына? Что мне прикажешь делать? Идти в Нью-Йорке на панель? И только ради того, чтобы убежать от этих немецких мужланов! Нет, Америка – это для богатых!

– Но ведь твой доктор Фрейд тоже уехал.