Книга С войной не шутят - Валерий Поволяев

— Ага, — Караган, поугрюмев, схлебнул с губы пот. Согласно наклонил голову. Он маялся: слишком много коньяка выпил вчера. И вообще у него в последнее время с этим делом — перебор.

— А тебе, пеночник с футбольного поля? — Оганесов перевел взгляд на Ставского. — Понятно это или нет? Чего молчишь?

— Да не молчу я, шеф, — круглые глаза Футболиста расстроенно повлажнели: не ожидал, что хозяин будет так суров.

— Тогда хоть по-лягушачьи квакни либо головой покивай, чтобы я знал, одобрям-с ты это дело или не одобрям-с!

— Одобрям-с! — сказал Футболист. — Только без денег, шеф, здесь не обойтись.

— А кто тебе сказал, что надо обходиться без денег? — Оганесов свел вместе брови: — Я? Я этого не говорил.

— Никак нет, не говорил, — глаза у Футболиста повлажнели еще больше, в них появилось испуганное выражение. — Это я так, на всякий случай.

— Ну и какие свежие мысли у тебя есть?

— Нащупали мы один выход… на кое-кого из погранцов…

— Кто это? Генерал, офицер, прапор?

— Офицер. Если мы дадим ему приличную зарплату, он перейдет работать к нам и будет действовать против пограничников.

— Перевертыш, значит, — Оганесов поскреб торцом трости по коврику.

— Даже если мы ему вместо корабля предложим моторную лодку, он все равно перейдет к нам. Лишь бы была хорошая зарплата.

— Зарплата — это не вопрос… Но и на моторную лодку мы его сажать не будем, он нам для корабля сгодится.

Оганесов нахмурился, отвернулся от собеседников и начал сосредоточенно смотреть в окно.

Аэропорт в Астрахани расположен едва ли не в черте города, ехать недалеко, они стремительно, на скорости проскочили городскую окраину и въехали в центр. Центр здешний состоит сплошь из старых купеческих домов, добротно сложенных, с толстыми, пушкой не прошибешь, кирпичными стенами — только такие стены могут летом хранить прохладу, а зимой тепло.

Оганесов сам жил в таком доме — приобрел семнадцатикомнатный особняк купца Скребинского, обнес его забором, высоким и неприступным, как здешняя кремлевская стена, по углам поставил видеокамеры на вращающихся штоках и отделал особняк всем современным, что было в Европе, — мраморной плиткой, привезенной из Греции, красным итальянским деревом, норвежским гранитом, египетским ониксом, начинил шведской сантехникой. Не пожалел и золота — краны в ванной были сработаны из тяжелого червонного металла.

— Живем-то один раз, чего на себе экономить! — говорил по этому поводу Оганесов.

— Эх, погранцы, погранцы… Сами не живут и другим не дают. И чего вам не избрать для своего обитания какой-нибудь город Северозадрищенск или станицу Волосатоноговскую. Сидели бы там, пряники жевали. А они на благородную Астрахань посягнули, на красную рыбу, — Оганесов беседовал сам с собой, не замечая спутников.

— Причем тут кета, шеф? Они на белую рыбу полезли, шеф, не на красную… На осетра, — зашевелился на своем сиденье Футболист.

Оганесов его не услышал, хотя щека у него нервно дернулась, ушла вверх, словно бы подпрыгнула, потом резко опустилась, тяжело обвисла.

— И какой это дурак придумал посадить вас на рыбу, — пробормотал он, — руки-ноги поотрубал бы этому человеку. А потом — все остальное.

С досадой повернул шею в одну сторону, потом в другую, словно бы воротник жал ему, вздохнул… А ведь достойных помощников и настоящих мыслителей у него в команде нет. Эти два дурака, Караган и Футболист, — не помощники. Сынок Рафик тоже пока не тянет, у него другие увлечения… Может быть, в будущем, через год-полтора он станет достойным продолжателем дела своего отца и его правой рукой, но пока — нет… Это Оганесов понял на Канарах. Нужно взять на работу головастого мужика, дать ему такую зарплату, чтобы у него от изумления глаза на лоб вылезли, и тем самым купить его с потрохами. Забота у него будет только одна — думать. Разрабатывать всякие пакости — например, как овладеть золотым запасом Калмыкии или как стать зятем президента Казахстана, как выкурить погранцов с того куска берега, который они сейчас оседлали, — к этому берегу у Оганесова раньше причаливали катера с икрой…

Ну, ладно бы он лишился причалов — это полбеды, он лишился икры. Более того — они перекрыли Волгу и нанесли Оганесову урон в живой силе: в его рядах образовалась дыра размером в два человека… Тьфу!

Лицо Оганесова потяжелело, глаза заблестели — ему сделалось жаль себя.

Час был еще ранний, а солнце палило уже вовсю — казалось, что на асфальте вспухают ожоговые пузыри, вздымаются, будто блины на раскаленной сковороде, и лопаются. Оганесов невольно поежился.

— Одного погранцовского офицера мы решили перекупить. Есть договоренность… — продолжал Футболист.

— Это я уже слышал. В каком он звании?

— Один просвет, четыре звездочки. Форма черная, морская.

— У моряков пятнистой формы не бывает. Один просвет, четыре звездочки — это капитан-лейтенант… Ну что, Футболист! Молодец!

Через пять минут три машины (в одной машине Рафик с переводчицей, во второй — Оганесов, в третьей — охрана) остановились у железных ворот, две видеокамеры повернули длинные, похожие на пулеметные дула, раструбы объективов к машинам, «узнали» хозяина и железные ворота с мягким щелкающим звуком расползлись в разные стороны, делясь на две половины.

Машины въехали во двор, и ворота снова закрылись.

В городе, в самом центре, недалеко от набережной, где пышными огромными цветами расцвели несколько кафе, накрытые тентами из яркой парусины, расположилось старое кирпичное здание.

Когда-то, до октября семнадцатого года, здесь находились роскошные номера, в которых гуляли купцы и волжские капитаны, а потом заведение скисло, обтрепалось и превратилось в обычную заурядную гостиницу. От того, что гостинице решили дать громкое название «Астраханский гостиный двор», «хоутэл» лучше не сделался. Полы в нем как были землистыми от вековой грязи, так и остались, в щелястых подоконниках и старых холодильных агрегатах «Минск» жили тараканы, из сортиров несло дерьмом, а вечерами «хоутэл» надо было обходить стороной — в окна выглядывали пьяные лица «командированных» в Астрахань за рыбой «братков».

При «гостином дворе» имелся ресторан. Готовили в нем так же невкусно, как и в кафе, но одно преимущество у ресторана все-таки имелось: в нем можно было без всяких помех поговорить.

Там Футболист и встретился с капитан-лейтенантом Никитиным. Столик заняли отдельный, в углу, чтобы подходы к нему просматривались, не то, не дай бог, чужой подойдет, помешает. А Футболист не любил, когда ему мешали.

И Никитин тоже не любил. У них были одинаковые привычки.

На столе словно бы сама по себе выросла бутылка душистого французского «арманьяка» три звездочки (напиток подлинный, Футболист его принес с собой) и кое-какая еда: нежный редис, который с таким умением выращивают здешние огородники-татары, икра, осетровый балык, парная севрюга с молодой картошкой и зеленью, разная холодная мясная снедь.