Книга Кинжал с мальтийским крестом - Марта Таро

Темная комната и гнетущая тишина… Будто дорога в ад… Нет, так нельзя! Если об этом думать, обязательно сдашься, и Свиньин нащупает слабину, а потом спровадит их всех на каторгу. Даже Лив не пощадит. Надо собраться с силами и искать…

Александр выдвигал ящики. Один, другой, третий… Пусто… Не было ни платка, ни ожерелья, ни футляра. Сколько можно обманывать самого себя? Зачем искать то, что уже видел на месте преступления? Таинственный злодей втянул их всех в этот кровавый круговорот. На кого хотели бросить подозрение? Если не знать о вчерашнем объяснении в этом кабинете, то на Александра, а если знать, то на Лив. Платок с пятнышками крови оставался здесь на столе, но кто-то решил по-другому – его вместе с зелёным футляром должны были найти на месте преступления.

Ну, предположим, что злодей знал об этом объяснении. Что дальше? Какие умозаключения? Александр старался поставить себя на место врага. Какие выводы он бы сделал? Первое: князь Шварценберг оскорбил свою кузину. Далее – простейший посыл: у Лив от горя помутился разум, и она убила баронессу, а потом сбежала. Опасаясь возмездия, конечно.

Для Свиньина это – как раз то, что надо. Настоящий подарок, а не версия. А ведь Александр уже проболтался ему об ожерелье! Впрочем, ничего страшного. Ведь никто из домашних в глаза не видел зелёного бархатного футляра. Его держали в руках лишь он да Лив. Значит, никто ничего не узнает.

– Уж я об этом позабочусь, – пробормотал Александр.

Свиньин его ждёт? Да ради бога! Князь Шварценберг ответит на все вопросы полиции. Он больше не станет оскорбляться и скандалить. Наоборот, он будет очень внимательным и жёстким. Ни малейшего сомнения по поводу участия Лив в этом кошмарном деле он не допустит. Именно это теперь и стало для Александра главным.

Глава двенадцатая. Долгое путешествие

Главное в путешествии – приспособиться к походной жизни. К счастью, у Лив это получилось. Ехали они в двух экипажах: в первом разместились она с Полиной и старшая из двух монахинь – сестра Феодора, а в другом – купчиха Рогожина со своей воспитанницей Варей и сестра Ираида. Слуги-мужчины (тёткин Назар и конюх Рогожиной) помещались на козлах вместе с ямщиками. В общем, как говорится, устроились в тесноте, да не в обиде.

К паломницам Лив хоть и не сразу, но привыкла. Все они оказались учтивыми и деликатными. Присмотревшись, она с облегчением поняла, что до её тайн спутницам нет никакого дела – все были заняты только собой. Если монахини и её тётка ехали в Святую землю, исполняя благочестивую мечту всей своей жизни, то суровая, как гранит, измождённая купчиха явно хотела что-то вымолить у христианских святынь. Сопровождавшая её Варя – грустная и застенчивая, неизменно в чёрном – избегала любых разговоров. Так что никто здесь лишних вопросов не задавал и с разговорами не лез. Для Лив это оказалось спасением. Если Полина и беседовала в карете с сестрой Феодорой, то делала это потихоньку, и Лив прикрывала глаза, изображая дрёму. Правда, как раз эти минуты и становились для неё самыми тяжёлыми, ведь на изнанке закрытых век сразу же возникали картины прошлого.

В тот первый миг рядом с телом Евдоксии с Лив случилось что-то ужасное. Прежде с ней такого не бывало. Она не чувствовала ни рук, ни ног. Сердце её колотилось где-то в горле, а в ушах, словно иерихонская труба, гудели слова горничной. Саня так и сказала, что баронесса кричала на весь этаж – с сыном скандалила. Так что же это?.. Александр – убийца?

– Нет… нет… – шептала Лив, зажмурившись от страха.

Только не он! Это просто невозможно!.. Лив заставила себя приоткрыть глаз и посмотреть на кровать. Ужасная картина не изменилась: тётка полулежала, странно закинув голову, а в её необъятной груди торчал мальтийский кинжал. Лив поперхнулась, и всё внутри сразу же стало дыбом. Да её сейчас вырвет!.. Она кинулась к двери. Глухой удар за спиной показался Лив раскатом грома. Это свалился со стола зелёный футляр. От удара он раскрылся, а ожерелье вывалилось на пол. Фермуар отлетел к ногам Лив, а жемчужные нити вытянулись за ним. Ожерелье словно бежало за своей новой хозяйкой, просило спасти, не бросать в этой ужасной комнате, а изумруд, как огромный зелёный глаз, смотрел прямо в душу.

– Я возьму тебя, – прошептала Лив и, подхватив ожерелье, выбежала из комнаты.

Она еле успела домчаться до своей спальни, когда рвотный позыв скрутил её. Лив выгибалась над умывальником, жгучие волны прокатывали по её телу, раздирая нутро, слёзы градом лились из глаз, но облегчения не было. Сзади хлопнула дверь. Как сквозь вату, долетел крик Сани:

– Да что с вами такое?!

– Ничего, сейчас пройдёт, – заикаясь, пробормотала Лив.

– Водички, водички попейте, – засуетилась горничная. – Сейчас я Полине Николаевне скажу, что вы заболели и не можете с ней ехать.

Эти слова отрезвили Лив. Рвотные позывы вдруг прекратились. Она замерла, прислушалась к своим ощущениям – ничего… Спазмы больше не рвали ни живот, ни грудь. Лив вытерла слёзы и прошептала:

– Сейчас я умоюсь, вернусь к тёте и уеду, но сначала ты должна будешь мне помочь.

– Да всё, что вам будет угодно!

– Обещай мне, что завтра отдашь тётино письмо только в руки князю Шварценбергу и сделаешь это не ранее полудня.

– Вот вам крест, так и будет, – поклялась Саня.

– И ещё. Никому не рассказывай, что Александр ссорился вчера с матерью в её спальне!

– Да я никому и не собиралась говорить. Это уж я вам сказала, чтобы утешить.

– Обещаешь? – настаивала Лив.

– Да, конечно же, обещаю!

– Ну и хорошо…

Лив обмакнула край полотенца в кувшин с водой, быстро протерла лицо и направилась к выходу. Саня семенила рядом – несла муфту и шапочку. В вестибюле она взяла из рук лакея шубу своей хозяйки и помогла Лив одеться.

– Храни вас Бог! Возвращайтесь скорее…

Лив обняла свою верную наперсницу и шепнула:

– Прощай – и помни, что ты мне обещала.

Тётка Полина уже совсем потеряла терпение и вылезла из кареты в ожидании своей подопечной. Лив успокоила её, но о том, что случилось в доме, умолчала. Сначала она просто не могла об этом говорить, а потом стало поздно. После того как они уехали в путешествие, разве можно было признаться в том, что видела заколотую кинжалом Евдоксию? Да и вообще, как же Лив могла сказать правду? Тогда пришлось бы говорить и о ссоре матери с сыном. Значит, на князя Шварценберга пало бы подозрение, а Лив не могла этого допустить. Её сердце отказывалось верить, что Александр мог убить собственную мать. Но самое главное, Лив просто не могла предать свою любовь!

Время шло, Лив уже привыкла и к дороге, и к тряске, и к своим невесёлым мыслям. Незаметно, но что-то стало меняться и в ней самой, и в её спутницах. На постоялом дворе в уездном Козельске с Лив впервые заговорила Варя. Паломницы обычно ужинали в одном из номеров. Назар и слуга Рогожиной приносили туда подносы с едой, а половой – горячий самовар. В этот вечер поступили так же. Взяв со стола тарелку, Лив уселась на одну из кроватей, а Варя пристроилась рядом.