Книга Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон

Он ждет меня под тем же деревом, что и в прошлый раз.

– Тот англичанин, – интересуется он, когда мы идем по тропинке, – был сегодня?

Если я что и могу понять по голосу, благодаря Джуд, так это ревность. Я вдыхаю с невероятным счастьем.

– Его еще на прошлой неделе выперли.

– За бухло?

– Ага.

В лесу стоит тишина, за исключением хруста веток у нас под ногами и стонов пересмешников где-то в деревьях.

– Ноа?

Я втягиваю воздух. Откуда берутся такие чувства, когда тебя просто назвали по имени?

– Да? – По его лицу бегают разнообразные эмоции, но я таких не знаю. И вместо этого смотрю на собственные кеды.

Минуты молчания проходят одна за другой.

– Слушай, какое дело… – наконец говорит Брайен. Потом смолкает и начинает ковырять кору на дубе. – Из солнечных систем частенько исключают планеты, и они бродят по глубинам космоса сами по себе, в одиночестве, во Вселенной без солнца, и так целую вечность, понимаешь…

Его взгляд умоляюще просит меня что-то понять. Я обдумываю услышанное. Брайен о таком и раньше говорил, об этих одиноких планетах, дрейфующих без солнца. И что? Это значит, что он не хочет остаться за бортом, как и я? Ну и ладно. Я поворачиваюсь, собираясь уйти.

– Нет, – он хватает меня за рукав. Он схватил меня за рукав.

И Земля перестает вращаться вокруг своей оси.

– Блин, хрен с ним. – Брайен облизывает губу и смотрит на меня в отчаянии. – Просто… – говорит он. – Просто…

Он что, заикаться начал?

– Просто что? – спрашиваю я.

– Просто не переживай, ладно? – Слова срываются у него с губ, кольцом обхватывают мое сердце и вырывают его из груди. Я понимаю, о чем он.

– Из-за чего не переживать? – прикидываюсь я.

Его губы изгибаются в полуулыбке.

– Что тебе астероид в голову попадет. Это крайне маловероятно.

– Отлично, – отвечаю я, – не буду переживать.

И я больше не переживаю.

Не переживаю, и когда через несколько секунд он произносит с широченной ухмылкой:

– А я видел, что ты там рисовал, чувак.

И я не переживаю, что сегодня вечером продинамлю Джуд, и во все последующие вечера тоже. Не переживаю, когда она возвращается домой и застает на террасе Брайена с осами, которые всем роем позируют мне, изображая какую-то фотку, которую они видели в журнале. Не переживаю, когда вечером она говорит:

– Мамы, значит, тебе мало было? И друзей тоже обязательно украсть?

И я не переживаю, что это были последние слова, которые она сказала мне за все лето.

Я не переживаю, что и я – я! – за компанию стал крутым, что я тусуюсь на Пятне с Брайеном и бесчисленными говносерфингистами, засранцами и осами, которые попали в его Сферу спокойствия, и почти никогда не чувствую себя заложником, почти всегда знаю, что делать с руками, никто не пытается скинуть меня с обрыва, и никак иначе, кроме как Пикассо, меня не называют, причем эту кличку дал мне из всех этих гадов не кто иной, как Франклин Фрай.

Я не переживаю, что прикидываться, будто я, как все, оказывается не так сложно, как я воображал. Менять цвет кожи, как жаба. Мазаться тормозной жидкостью.

Я не переживаю, что, когда мы с Брайеном оказываемся одни в лесу, или у него на крыше, или в гостиной смотрим бейсбол (ну и ладно), он воздвигает между нами электрический забор, и я никогда не рискую даже провести рядом рукой, но, когда мы на людях, например, на Пятне, этот забор пропадает, и мы, как неуклюжие магниты, налетаем и натыкаемся друг на друга, тремся руками, касаемся ногами, плечами, хлопаем друг друга по спине, а иногда и по ноге, хотя на это нет особых причин, но приравнивается к заглатыванию молнии.

Я не переживаю, что весь фильм про инопланетян наши ноги совершают микроскопические движения: его – вправо, вправо, вправо, моя – влево, влево, влево, пока не встречаются на полдороге – и крепко не прижимаются друг к другу на такие полные безумия раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь секунд, что мне приходится вскакивать и бежать в туалет, потому что меня разрывает. Я не переживаю, когда возвращаюсь на свое место и все начинается заново, только на этот раз наши ноги находят друг друга немедленно, и он хватает меня под подлокотником за руку, сжимает ее, и мы умираем от электрического разряда.

Я не переживаю, что в это время с другой стороны от меня сидит Хезер, а с другой стороны от него – Кортни.

Я не переживаю, что Кортни все еще не вернула Брайену его счастливую шляпу и что Хезер не сводит с меня своих древних серых глаз.

Я не переживаю, что мы с Брайеном ни разу не поцеловались, ни единожды, сколько я его ни гипнотизирую, сколько ни прошу об этом Бога, деревья и каждую молекулу, которая встречается мне на пути.

Самое главное, что я не переживаю, когда однажды нахожу на кухонном столе записку, в которой Джуд просит маму прийти на пляж и посмотреть на ее песчаную скульптуру. И, не переживая, хороню эту бумажку на самом дне мусорного ведра. Не переживаю совершенно, хотя у меня от этого начинает болеть живот, да даже не живот, а вся душа, от того, что я наделал, от того, что я смог так поступить.

А следовало переживать.

Ох как следовало переживать.

Завтра утром Брайен уезжает в свой пансион на осень, и сегодня я оказываюсь в преисподней, ищу его. До этого я никогда не ходил на вечеринки и не знал, что это все равно что оказаться глубоко-глубоко под землей, где расхаживают демоны с горящими волосами. Я совершенно уверен, что никто тут меня не видит. Наверное, это потому, что я слишком маленький, слишком тощий или еще что. Родители Кортни уехали, ее старшая сестра замутила вечеринку, и она решила, что мы к ним присоединимся, тоже устроим оргию по случаю отъезда Брайена. А я не хочу никакой прощальной вечеринки. Я хочу уехать с ним, улететь на самолете в Серенгети и увидеть миграцию голубых гну.

Я прохожу в полный народа и дыма коридор, где все стоят кучками возле стен, словно скульптуры. И у всех что-то не то с лицом. В соседней комнате – с телами. Они танцуют; убедившись, что Брайена еще нет, я прислоняюсь к стене и осматриваю целиком всю толпу потных светящихся людей с пирсингами и яркими оперениями, они размахивают руками, словно мельницы, прыгают, раскачиваются, крутятся и подлетают в воздух. Я пялюсь и пялюсь, пока меня пожирает их музыка, а еще у меня появляются новые глаза… и тут меня за плечо хватает рука или, может, птичья лапа. Я поворачиваюсь и вижу девчонку постарше с целой тонной пружинистых рыжих волос. На ней короткое сверкающее коричневое платье, она сильно выше меня. У нее по всей руке ползет безумная татуировка – красно-оранжевый огнедышащий дракон.

– Ты потерялся? – спрашивает она, перекрикивая музыку, как будто мне пять лет.