Книга Покров для архиепископа - Питер Тримейн

— Здесь оставили стражу на случай, если Ронан Рагаллах попытается вернуться, — объяснил молодой тессерарий, входя внутрь этого убогого строения.

Фидельма презрительно хмыкнула.

— Очень сомневаюсь, что Ронан Рагаллах настолько глуп. Ведь он знает, что это первое место, где его станут искать.

Лициний сжал зубы. Он не мог привыкнуть к тому, что женщина судит его действия и отдает ему приказания. Он слышал, что положение женщин в Ирландии, Британии и Галлии было совсем другим, чем здесь, в Риме. Здесь они знают свое место и большую часть времени сидят дома. Это просто неприлично — чтобы женщина, да еще и иностранка, буквально помыкала им! Но он вспомнил, что военный комендант, супериста Марин, отдал четкое распоряжение. И теперь он, Лициний, должен служить и во всем повиноваться этой женщине и еще этому кроткому, почти застенчивому саксонскому монаху.

Когда они ступили на крыльцо укрытого тенью дома, навстречу им из двери нижнего этажа вышла невысокая женщина средних лет. Увидев облачение тессерария, она разразилась настоящей бурей ругательств на странном рокочущем наречии римских улиц. Фидельма не могла разобрать почти ни слова, но было ясно, что слова, которые она кричала в лицо тессерарию, были не лестные. Она уловила конец фразы, в которой женщина послала Лициния ad malam crucem![6]

— Чем недовольна эта женщина? — осведомилась она.

Лициний не успел ответить, потому что женщина вдруг выскочила вперед и обратилась к Фидельме, стараясь говорить медленнее, чтобы та ее поняла.

— Кто будет платить за пустую комнату? Монах-чужестранец не вернется и не заплатит мне того, что задолжал. То есть уже месяц с тех пор, как он платил последний раз! И вот теперь в городе полно паломников, а я сижу с этой пустой комнатой и не могу никому ее сдать, потому что так приказал этот catalus vulpinus![7]

Фидельма усмехнулась.

— Успокойтесь. Я уверена, что ваши убытки будут возмещены, ведь, если Ронан не вернется, когда мы закончим, вы сможете продать его имущество, разве нет?

Женщина, похоже, не уловила язвительного тона Фидельмы.

— Этого-то? — презрительно усмехнулась она. — Никогда еще у меня здесь не было ирландского паломника, у которого было бы что-то, кроме тряпья, да и то он надевал с утра! Нет у него денег. И вещей у него в комнате не осталось, которые можно было бы продать заместо платы. Этак я по миру пойду!

— Стало быть, вы уже проверили, что у него нет ценных вещей? — сухо спросила Фидельма.

— Конечно… — начала женщина и вдруг осеклась и замолчала.

Фурий Лициний гневно нахмурился.

— Вам было приказано не входить в комнату, пока вам не разрешат, — угрожающе произнес он.

Хозяйка воинственно приподняла подбородок.

— Вам-то легко приказывать! Бьюсь об заклад, что у вас еды всегда хватает.

— Вы выносили что-нибудь из комнаты Ронана Рагаллаха? — резко спросила Фидельма. — Отвечайте правду, не то пожалеете.

Женщина перевела на нее испуганный взгляд.

— Нет, я ничего не трогала…

Ее голос замер под пристальным, проницательным взглядом Фидельмы, и она опустила глаза.

— Жить-то надо, сестра. Времена нынче тяжелые. Надо как-то жить…

— Брат Эадульф, сходи с этой женщиной и найди все, что она унесла из комнаты Ронана. Женщина, если ты обманешь нас, то мы все равно это узнаем, а за ложь наказание неизбежно, и не только в этом мире.

Хозяйка понурила голову.

Эадульф посмотрел на Фидельму, сдерживая улыбку; он знал, что ее резкость часто была напускной. Он коротко кивнул и повернулся к женщине.

— Пойдемте, — сказал он сурово. — Покажите мне все, что вы взяли, все до последнего.

Фидельма жестом велела Фурию Лицинию следовать за ней, и они продолжили подниматься по лестнице.

— Проклятые крестьяне! — бормотал он. — Они не постесняются обчистить тебя, даже когда ты будешь лежать в постели и умирать. Терпеть их не могу.

Фидельма предпочла не отвечать и молча проследовала за ним на второй этаж в маленькую комнатушку, темную и мрачную. В ней пахло кухней и въевшимся потом.

— Интересно, сколько они просят за эту дыру, — задумчиво сказал Лициний, распахивая дверь и приглашая Фидельму зайти внутрь. — Их много, таких грабителей, которые сколачивают огромные состояния, сдавая пилигримам комнатушки за непомерные деньги.

— Вы уже говорили мне, что этот постоялый двор не под управлением Церкви, — сказала Фидельма. — Но ведь Церковь наверняка может как-то контролировать цены в городе?

Лициний кисло улыбнулся.

— Видите ли, Биэда — это жирный маленький торгаш. Он сдает несколько домов, и для каждого нанимает quae res domestic dispensat…

— Кого? — спросила Фидельма.

— Того, кто будет вместо него управлять домом, как вот эта женщина внизу. Вероятно, добрый Биэда удерживает с нее и стоимость пустующей комнаты.

— Конечно, нехорошо было с ее стороны присваивать вещи отсюда, но если ее доход зависит от того, занята ли эта комната, то я бы не хотела, чтобы она терпела убыток из-за нас.

Фурий Лициний пренебрежительно фыркнул.

— Такие, как она, никогда не пропадут. Что вы хотели бы увидеть?

Фидельма вгляделась в темноту каморки. Хотя ставни были открыты, сквозь крошечное окошко проникало слишком мало света, потому что небо в окне заслонял огромный акведук.

— Прежде всего я бы хотела вообще хоть что-то увидеть, — пожаловалась она. — Здесь есть свечка?

Лициний ощупью нашел огарок свечи у изголовья кровати и зажег его.

В комнате почти ничего не было, кроме грубой деревянной кровати с подушкой и грязным, пропахшим потом одеялом и маленького столика со стулом. На крюке, вбитом в стену, висел большой мешок-саккулюс. Фидельма сняла его и вытряхнула содержимое на кровать. Там не оказалось ничего, кроме запасной одежды и сандалий. Принадлежности для бритья лежали на столике у кровати.

— Скромную жизнь он вел, однако, — усмехнулся Лициний, с удовольствием глядя на разочарованное лицо Фидельмы.

Она не ответила, запихнула вещи обратно в мешок и повесила его на крючок, потом стала тщательно осматривать комнату. Казалось, тут давным-давно никто не живет. Она подошла к кровати и принялась осторожно и тщательно снимать с нее одеяло и простыни. Но поиски ничем не вознаградили ее за труды.

Лициний стоял, опершись на дверь, и смотрел на нее с интересом.

— Я вам говорил, что ничего не найдете, — торжествовал он после унижения в покоях Вигхарда.