Книга Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская

– Не дружу, не дружу, Лисонька, разве матушка позволит – неровня она. Так услуги оказывает кой-какие. Пояс носила к ворожее…

– Да когда вы угомонитесь, полуночницы? – Мамка постучала в дверь. – Рассвет скоро.

– Полуэктова говорит, – Марья перешла на шёпот, – что высокие мужики в этом деле послабее низких. А Иван всё растёт, хотя и двадцать пять ему сравнялось. Не дай бог, правда это, что я тогда, бедная, делать буду? – Марья непритворно вздохнула.

– Плохо его Ледра учила, – сказала Анна скорее для себя, чем для Марьи.

– Что, что? – не поняла та.

– Ты Ледру знаешь?

– Нет, а кто это?

– А Еввулу? – ответила Анна вопросом, чтобы не расстраивать невестку. Еввулу Марья тоже не знала, но вспомнила странную безымянную девчонку, которая божилась, что летала с коровами. Анна хотела рассказать о недавней встрече с ней, но Марья опередила её вопросом:

– Образов ты больше не пишешь?

– Образов? – Анна почти забыла, что писала их. – Не успеваю, да и не пристало, наверное, княгине их писать.

– Заматерела совсем, – усмехнулась Марья. – Ну а знаменитые рязанские иконы видела?

Анна молчала.

– Вот завтра и поклонимся им, выберешь, чай, для дорогой гостьи часок. А теперь – спать, спать!

Светало. На острове запел пастуший рожок.

«Где же они там коров пасут?» – подумала Анна – и тут же громко рассмеялась: явственно увидела, как летят коровы стаей через Трубеж к заливным лугам, и впереди их – Айвина, играя на дудочке.

Чтобы избавиться от сопровождения боярынь и прочих именитых горожанок, великие княгини выскользнули из Кремля до завтрака и, думали, незамеченными. С помощью мамки, от которой им избавиться не удалось, они нарядились простолюдинками. Мамка и предложила переодевание, не сообразив того, что простолюдинки, разглядывающие в храме иконы, обязательно привлекут внимание. Но она любила переодевания, часто ими пользовалась – меняла свой облик, чтобы поточнее что-нибудь нужное выведать. На сей раз проверенный способ не удался: в Борисо-Глебском храме Владычной слободы их узнал сам епископ. Когда они смиренно стали под благословение и Анна, как все прихожане, хотела поцеловать ему руку, он улыбнулся и поцеловал ей руку сам, а потом и Марье. Вокруг сразу стали переглядываться, зашептались – известно было, что епископы целуются с князьями и только княгиням целуют руки.

Княгини задержались перед главной иконой храма, и подходящие прикладываться к ней прихожане кланялись им поясно.

Главная, чудотворная икона храма была известна не только на Рязанской земле, знали о ней в вольных городах Новгороде, Пскове и Вятке, в Московском, Ростовском, Тверском и Ярославском княжествах, говорили, что помнят её как Чудотворную в Чернигове.

Небольшая, византийского письма, некогда принадлежала она основателю Переяславля Рязанского великому князю Муромо-Рязанскому Ярославу-Константину. Рассказывали, что, будучи отроком, получил он её от отца – князя Святослава, который владел Черниговской и Тмутараканской[34] землями, поочьем с Муромом и Рязанью. Перед смертью якобы Святослав благословил ею младшего сына и передал ему семейную реликвию. Надеялся Святослав, что убережёт она сына от бед. И действительно, спасло отцово подаренье Ярослава от неминуемой, казалось, гибели. Весьма приверженный христианству, князь вздумал обратить в свою веру многочисленных подданных, мещёрских идолопоклонников, и те, отстаивая веру предков, однажды, разъярённые, ворвались на княжеское подворье, желая расправиться с князем.

Князь Ярослав вышел к хорошо вооружённой, жаждущей крови толпе с одной-единственной родительской иконой в руках – и усмирил взбунтовавшихся…

Примерно лет через двести после этого поднялись муромцы, на сей раз уже христиане, против своего епископа Василия, обвинили его во многих грехах, в жизни неправедной и тоже замыслили убить. Епископ, не тратя времени и слов на увещевания, бросился к Оке, захватив лишь спасшую князя икону Богоматери. Даже лодкой в сердцах и спешке не воспользовался – снял мантию, разостлал её по воде и, стоя на ней, вплавь пустился к Рязани «против быстрины речные». Случилось это чудо после обедни, в третьем часу дня, а в десятом часу того же дня епископ был в Рязани. Чудотворная икона с тех пор стала зваться Муромской. Позднее епископ Василий переселился в Переяславль Рязанский, сделавшийся к тому времени столицей Рязанского княжества, перенёс туда епископскую кафедру. Так Чудотворная икона оказалась в Переяславле и стала главной святыней Борисо-Глебского собора.

Княгини давно знали историю Чудотворной иконы, Анна не раз за свою жизнь в Переяславле прикладывалась к ней – и никогда её по-настоящему не видела. Теперь торопилась разглядеть её, сознавая, что долго стоять перед святыней, глазея, неприлично для княгини.

Безымянный византийский иконописец, от которого Анну отделяли по меньшей мере четыре столетия, изобразил Богоматерь с младенцем Христом на руках. Привычный, канонический образ, и всё-таки эту икону не спутаешь с подобной другой: наклонившись над младенцем, Богоматерь держит его так, будто качает. У ребёнка в одной руке хартия, другая поднята в благословении, но кажется, что он просто играет с матерью, нежно касаясь её иматиона собранными в щепотку пальцами. Эти едва уловимые отклонения от канона помогли древнему иконописцу передать вечное единство матери и дитя, – скорее почувствовала, чем поняла Анна, и ещё ощутила она, как на неё с иконы нисходит благодать.

– Эдак мы до обедни тут простоим, – спохватилась мамка.

Княгини молча вышли из храма. По щекам Марьи катились слёзы, и она не вытирала их.

Занялся золотой день. Сияли золочёные купола храма, золотыми блестками вспыхивали в бездонном небе слетающие с них голуби.

– Неладно как вышло, – сокрушалась мамка, – запамятовала, что сегодня владыка служит – совсем дни перепутала. Думала – старичок, отец Николай будет и сослепу нас не разглядит: ему что ни шушпан – то и крестьянка. А всё вы – превратили ночь в день, теперь до вечера, чай, отсыпаться будете, а там опять за своё.

– Не ворчи, мамка! – Анна обняла её, чмокнула в щёку. – День какой прекрасный, и мы – одни, пешком идём по слободе, никто нам в ноги не кидается, никто не разглядывает завистливо.

– Ну и Лисонька – не успела к почестям привыкнуть, как они уже в тягость, – пошутила Марья. – А я так люблю, когда меня как великую княгиню величают, и наряд княжеский мне больше к лицу, чем этот посконный. Вон молодцы по той стороне идут и даже не глянут, а были бы на нас сарафаны из алтабаса да венцы, жемчугом шитые…

– Да что ты, княгиня, мелешь, – всполошилась мамка, – и слава богу, что не глядят, вдруг да это злодеи какие.

– Какие злодеи во Владычной слободе, небось монахи это! – засмеялась Марья.

– Так они же не в рясах, – не согласилась Анна.