Книга «Несвядомая» история Белой Руси - Всеслав Зинькевич

Кричевские крестьяне оказали упорное сопротивление войскам Иеронима Радзивилла – ещё одного представителя рода палачей, которых так любят восхвалять в сегодняшней Беларуси.

Борьба за народное счастье – это борьба против Радзивиллов, а не на их стороне. Эстетика «замков, паненок, шляхетских балов» не была близка Короткевичу и другим «клясыкам беларускай літаратуры».

Финальным аккордом борьбы белорусов против польского господства стала активная поддержка белорусскими крестьянами войск A.B. Суворова во время подавления польского мятежа 1794 года. И пусть в этот раз белорусы находились не на переднем крае борьбы, их пророссийская позиция наглядно продемонстрировала русскую идентичность восточных регионов Речи Посполитой.

Разгром православия в Речи Посполитой

Ещё одним тяжёлым ударом по многострадальному народу Белой Руси стала Брестская уния 1596 года, представлявшая собой подневольное решение ряда западнорусских епископов о принятии католического вероучения и переходе в подчинение римскому папе с одновременным сохранением богослужения византийской литургической традиции на церковнославянском языке. Церковная уния оторвала белорусов от веры предков, нанеся им страшную душевную рану.

Местечковые националисты предпочитают называть «верой предков» униатство, а не православие, которое, по их мнению, слишком «привязывает» Беларусь к России. Между тем именно с православием связано зарождение культуры и государственности на белорусских землях, именно православное крестьянство и мещанство являлись на протяжении столетий хранителями (белорусского самосознания. Униатство же, по сути, было лишь промежуточным звеном в процессе окатоличивания и ополячивания жителей Белоруссии.

Первоначально западнорусская православная шляхта имела определённую силу, православными были многие знатные роды, которые впоследствии окатоличились и ополячились. В 1610 году Мелетий Смотрицкий, видный церковный и общественный деятель Западной Руси, издал свой знаменитый «Фринос», в котором с болью в сердце писал о погибших в полонизме аристократических русских фамилиях: «Где дом князей Острожских, сиявший более всех других блеском своей старожитной веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Збаражских, Сангушек, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломерецких и других, которых перечислять пришлось бы долго? Где славные своим мужеством и доблестью Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Хрептовичи, Тризны, Тышкевичи, Корсаки, Воловичи, Скумины и прочие?»[113] Ещё раньше, в 1570-х годах, выдающийся гуманист-просветитель Василий Тяпинский так описывал горькую долю (бело)русской культуры в Речи Посполитой: «Бо а хто богобоиный не задержить, на такую казнь Божию гледечи, хто бы не мусил плакати, видечи так великих княжат, таких панов значных, так много деток невинных, мужов з жонами в таком зацном руском, а злаща перед тым довстипном учоном народе, езыка своего славного занедбане, а просто взгарду»[114].

Униатская вера навязывалась народу огнём и мечом. Православным запрещали проводить богослужения, несогласных с унией священнослужителей изгоняли. В церковный вопрос активно вмешался король Сигизмунд III. В его грамоте к русскому народу от 15 декабря 1596 года говорилось: «Вам воеводам, старостам, державцам, тивунам самим и наместникам и врядником их, также войтом, бурмистром, райцом, лавником приказуем, штобы есте и сами тому постановленью сыноду Берестейского ни в чом противны не были и других подданных наших, которые бы тому сопротивлялся, карали»[115].

После подписания в 1596 году Брестской унии римский папа велел изготовить памятную монету с изображением главы Римской церкви, благословляющего послов из Руси, и надписью: «Ruthenis receptis» («На присоединение русских»).

Униаты свирепствовали по всей Белоруссии. В городах они не допускали православных на городские должности, стесняли их в ремёслах и торговле. Некоторых служащих выгоняли из магистратов, других – сажали в подземелье. В Полоцке заставляли переходить в унию под угрозой кандалов или изгнания из города. В Турове силой отбирали церкви и церковную утварь. В Орше, Могилёве и Мстиславле даже в шалашах не позволяли православным молиться. В Минске церковную землю отдали под постройку татарской мечети. В Вельске (Гродненщина) объявили, что если кто из мещан пойдёт в крестном ходе православных, то будет покаран смертью[116].

От чудовищного насилия, которое чинил по отношению к православному русскому люду униатский архиепископ Иосафат Кунцевич, приходил в ужас даже канцлер ВКЛ Лев Сапега. Приведём выдержку из статьи белорусского исследователя Алексея Хотеева: «Поскольку православные отказывались посещать униатские храмы и принимать от униатских священников требы, зачастую их дети оставались некрещёными, а умершие не отпетыми. В своей ревности полоцкий архиепископ [Иосафат Кунцевич] доходил до того, что приказывал вырывать тела умерших, чтобы совершить над ними погребальную службу униатскому священнику. Об этом сохранился красноречивый документ от 12.04.1621 г., когда возный Полоцкого воеводства Иван Скирмонт засвидетельствовал происшествие на кладбище при церкви Рождества Богородицы: лентвойт Пётр Васильевич вместе со своим сыном похоронили умершего ребёнка без отпевания, и когда служители по приказу архиепископа откопали тело, то они вместе с помощниками отобрали тело у слуг архиепископа и закопали снова. По всей видимости, этот случай в Полоцке настолько возмутил Кунцевича, что тот в 1622 году приказал вырыть несколько тел православных и выбросить их за кладбищенскую ограду…

В своём письме Лев Сапега более чем за год [до убийства Кунцевича] предупреждал его, говоря: «Что касается опасности для вашей жизни, можно сказать, что каждый сам бывает причиной своего несчастья». Вопреки той, прямо сказать, поэтической картине заклания невинного агнца, которую рисуют униатские писатели, основываясь на свидетельствах последующего канонизационного процесса, приведённые выше данные, современные жизни архиепископа, в особенности голос литовского канцлера, изображают униатского святого в более реальном виде»[117].