Книга Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Кэтлин Уинзор

«Бедная мама, — подумал он. — Как много значит для нее эта пенсия!»

Анне Хайд было двадцать три года, темноволосая, некрасивая, со слишком большим ртом и выпученными глазами. Но вот она вошла в комнату, ощущая на себе десятки пар любопытствующих, ревнивых, завистливых глаз, и взглянула на свою свекровь, которая, как ей было известно, ненавидела ее. Анна высоко держала голову, всем своим видом выражая отвагу и величественность. С надлежащим уважением, но без малейшей угодливости она опустилась на колени у ног королевы-матери и поклонилась, а Джеймс пробормотал слова официального представления.

Генриетта Мария любезно улыбнулась и легко поцеловала Анну в лоб, будто это она сделала выбор для Джеймса. За спиной матери король оставался невозмутимым, но Анна бросила на него быстрый благодарный взгляд, и он ответил ей обнадеживающей и поздравляющей улыбкой, и черные живые глаза его сверкнули.

Глава седьмая

На следующий день после отъезда лорда Карлтона Эмбер переехала в другой конец города в «Розу и корону» на Феттер-стрит. Она не могла выносить вида комнат, где они жили с Брюсом, стола, за которым они ели, кровати, на которой они спали. И мистер Гамбл, смотревший на нее грустно и сочувствующе, и служанка, и даже черно-белая собака со щенками, наполняли ее сердце тоской одиночества. Ей хотелось убежать от всего этого подальше и даже избежать возможных встреч с Элмсбери или появления кого-либо из: окружения Брюса, Обещание графа поддержать ее при необходимости сейчас для нее ничего не значило, оно лишь напоминало ей о ее унижении. Нет, она хотела остаться одна.

На несколько дней она заперлась в комнате и не выходила.

Эмбер была убеждена, что ее жизнь кончилась и что будущее безнадежно и ужасно. Она жалела, что вообще встретилась с Брюсом, и, забыв о своей роли в том, что случилось, обвиняла во всех грехах только его. Она забыла, как сильно хотела иметь ребенка, и ненавидела Брюса за то, что он оставил ее беременной. Эмбер была подавлена, и ее пугала мысль о младенце, растущем в ее чреве с каждым днем и постоянно напоминавшем о ее вине. Наступит день, когда она уже не сможет скрывать беременность, и что же тогда станется с ней? Она забыла, что презирала Мэригрин, что мечтала уехать оттуда, и обвиняла Брюса в том, что он привез ее в этот большой город, где у нее нет друзей и каждый встречный кажется врагом. Сотни раз она решала вернуться домой, но всякий раз не осмеливалась. Ибо понимала, что Саре она смогла бы еще объяснить, что с ней произошло, но вот дядя, тот наверняка откажет ей от дома, когда узнает о ребенке.

Эмбер постоянно мучил этот вопрос, но она не находила на него ответа. Нет, она никогда, никогда больше не будет молодой, веселой и свободной. И все из-за него!

Временами в ее сознании лорд Карлтон выходил из роли дьявола. Эмбер по-прежнему полностью оставалась в его власти, во власти своей влюбленности, она страстно и мучительно, до физической боли тосковала по нему, и это было больше, чем просто желание — безумие, проклятие и восхищение.

Однако постепенно Эмбер начала проявлять интерес к жизни. Еда стала казаться ей вкусной. Здесь, в Лондоне, она открыла для себя множество кушаний, которых Она никогда раньше не пробовала: конфеты с марципанами, оливки, их привозили с Континента, пармский сыр и байоннский бекон. Ее занимали странные и таинственные явления, происходящие теперь в ее теле. Она стала даже следить за своей внешностью. Однажды она рассеянно припудрилась, потом начала открывать один за другим флаконы и баночки с косметикой, а затем нанесла полный макияж, чем осталась очень довольна.

И Эмбер подумала, что она слишком хороша, чтобы провести в хандре и тоске всю оставшуюся жизнь.

Окна ее комнаты выходили на улицу довольно модного квартала, и она подолгу сидела у окна, рассматривал хорошо одетых дам, богатых кавалеров, не раз замечая, как тот или иной молодой человек разглядывает ее. Лондон стал таким же волнующим, как и прежде.

«Но я-то жду ребенка!»

Вот в чем была разница. Поважнее, чем отъезд лорда Карлтона.

Однако не могла же она вечно оставаться в четырех стенах. И как-то, спустя недели две после отъезда Брюса, Эмбер оделась с большой тщательностью, решив выехать. У нее не было никаких конкретных планов или намерений, она просто хотела вырваться из квартиры, покататься по улицам в карете, ощутить себя частью этого мира.

Кучер, которого нанял Карлтон, заболел оспой, и Эмбер, боясь заразиться, отослала его, заплатив за год вперед. Хозяин «Розы и короны» нашел двух других на его место. Сейчас, ожидая карету, она стояла в дверях и натягивала перчатки. Эмбер не могла не улыбнуться, когда два хорошо одетых молодых человека прошли мимо и вытянули шеи, уставившись на нее. Она была уверена, что ее приняли за благородную даму. Потом, к своему изумлению, она услышала свое имя и быстро обернулась. К ней приближалась незнакомая женщина.

— Доброе утро, миссис Сент-Клер. Извините, я, кажется, напугала вас, мадам. Я хотела спросить, как вы поживаете. Мои комнаты как раз рядом с вашими, и хозяин сказал мне, что вы больны лихорадкой и лежите в постели. У меня есть средство, от которого лихорадку как рукой снимет…

Глаза, улыбка — все говорило о самом дружеском расположении незнакомки. Она восхищалась красотой и нарядом Эмбер. Благодарная за внимание и за возможность с кем-то поговорить, Эмбер сделала короткий реверанс.

— Хранит вас Господь, мадам, но полагаю, лихорадка почти прошла.

Тут к ней подъехала карета и остановилась; лакей открыл дверцу, откинул ступеньки и протянул Эмбер руку, чтобы помочь войти. Она заколебалась всего на мгновение — сказалось двухнедельное затворничество. Эмбер почувствовала некоторое смущение. Но ведь она была отчаянно одинока, а эта дама выглядела такой доброй. Она бы поостереглась какой-нибудь шикарно одетой молодой женщины ее возраста, сладкого голоса женщин, которых встречала прежде и которым старалась подражать. Сейчас же она не знала, что сказать, поэтому еще раз, сделав реверанс, стала подниматься в карету.

— Ах, скажите, — вскричала незнакомка, — это ваш фамильный герб? — Она имела в виду герб Брюса, который Эмбер забыла снять с дверцы кареты.

— Ну да, — не колеблясь ответила Эмбер. Она не сомневалась, что эта женщина не сумеет отличить один герб от другого. Во всяком случае для нее самой все гербы казались одинаковыми — с дурацкими львиными головами, клетками и полосками.

— Ведь я хорошо знаю вашего отца! Мое поместье рядом с Пикерингом в Йоркшире!

— Я из Эссекса, мадам. Около Хитстоуна. — Она уже начала сожалеть, что солгала, потому что теперь ее могут поймать на этом.

— Ну конечно же, миссис Сент-Клер! Как же глупо с моей стороны! Но ваш герб так похож на герб наших соседей. Теперь-то я вижу разницу. Позвольте представиться, мадам, — миссис Гудмен.

— Рада познакомиться, мадам. — Эмбер поклонилась, думая о том, насколько правильно для благородной леди она себя ведет. Эмбер научилась мелочам светских манер у француза-учителя и наблюдая за друзьями лорда Карлтона. — Не подвезти ли вас куда-нибудь?