Книга Сердце странника - Анна Климова

— What?[16]

— Май нэйм из Даша!

— Follow me, please[17], — незнакомец в униформе широким жестом пригласил ее за собой.

— Ах, я бедная овечка, — пробормотала Дашка хмуро.

— May I take your baggage?[18] — предложил ее провожатый, похожий на немца времен Второй мировой, только без знаков различия.

— Нет уж. Я сама, — спрятала Дашка свою сумку за спину.

— As you like, miss[19], — безропотно согласился «немец».

Пройдя весь зал, они вышли через стеклянную автоматическую дверь. У входа стоял серебристо-серый «роллс-ройс».

Когда «немец» подошел к машине и, почтительно сняв фуражку, открыл заднюю дверь, Дашка застыла на месте.

— Please, miss[20].

— Я не верю в это, — произнесла она потрясенно. — Этого просто не может быть.

Водитель «роллса» молча ждал.

— Наверное, я сплю, и мне снится особенно издевательский сон. Так не бывает. Что, вы хотите везти меня в ЭТОМ? Да? Ну, ладно. Поеду. Только…

— Are you ОК?[21] — чуть склонил голову водитель.

— Нет, ничего. Не обращайте внимания, — махнула рукой Дашка, осторожно усаживаясь в салон и тут же ощутив себя в нем неловко и одновременно сказочно. Неловко в основном из-за того, что в такой машине, как ей казалось, нельзя ездить в простых джинсиках, кроссовках и китайской курточке. К этой машине весьма кстати оказалось бы вечернее платье, меховое манто и бриллиантовое колье на шее. И если все это еще ждет ее впереди, она просто сойдет с ума. Минские Новинки[22] ждут не дождутся бедную девочку Дашу.

Водитель в это время аккуратно надел фуражку, захлопнул дверь, обошел машину, сел за руль с правой стороны. И все это методично, с неподражаемым достоинством хорошо вышколенного дворецкого.

Даша сжалась в уголке мягкого дивана, ошеломленно оглядываясь. Салон был обит, судя по всему, кожей. Здесь имелся телевизор, музыкальный центр и бар. Все строго, но изящно. Салон машины наводил на мысль о джентльменах в смокингах, спускающих миллионы одним движением руки, и о женщинах, не поднимавших в своей жизни ничего тяжелее бокала мартини.

Когда машина мягко откатилась от здания аэропорта, под Дашей что-то запищало. Она вскрикнула от испуга. Водитель и ухом не повел, так как был отделен от пассажирского салона прозрачной перегородкой. Иначе была бы беда.

Дашка вытащила из-под себя бумажный пакет, издававший громкую трель. Внутри оказался телефон.

— Да? Кто это? — спросила она осторожно.

— Это я, — голос Димки.

— Если ты сейчас же…

— Джордж отвезет тебя в «Лондон Хилтон» на Парк Лейн. Твой номер 315. Не потеряй телефон.

— Что это зна…

Трубка отозвалась длинным гудком. В полном недоумении Дашка некоторое время смотрела на телефон, а потом в сердцах бросила его на сиденье.

Какой-то сплошной бред! Невозможно, чтобы это было на самом деле! Джордж! С каких это пор у Димки завелись знакомые водители «роллс-ройсов» в Лондоне?

Она в отчаянии уставилась в окно, за которым проплывали типичные английские пейзажи. Во всяком случае, ей хотелось думать, что пейзажи типичные. В противовес нетипичной ситуации. Весьма нетипичной.

* * *

Витек любил смотреть на огонь. Просто смотреть на призрачные, но от этого не менее живые язычки пламени, дававшие и свет, и тепло, и ощущение уюта даже в самые слякотные, холодные дни, когда из носа течет непрерывным потоком и одежда промокла. Но стоило протянуть руки к огню — и тоскливое бессилие отступало.

Витек специально оставил дверцу печи открытой. Дрова в ней потрескивали и плевались крохотными огоньками. Огонь нежно лизал их, мягко обволакивал ярким своим жаром и потом жадно поглощал, отдавая тепло кирпичному телу печи, уже успевшей нагреть одну из двух комнаток дома, в котором поселились Витек с Катькой.

Витек еще в городе купил телефонную карточку и честно позвонил хозяевам дачи. Правда, трубку никто не поднял. Наверное, старички отправились погулять или за покупками.

В домике почти ничего не изменилось с тех пор, как Витек был здесь в последний раз. Старенький диван, два больших кресла, холодильник «ЗИЛ», похожий на неправильной формы яйцо динозавра, совсем древний буфет с витыми колонками, дверцами с замочками и толстыми стеклами, за которыми прятались старые газеты и журналы, платяной шкаф, темные масляные пейзажи в простых рамках, изгнанные из квартиры именно из-за своей мрачной невнятности, и круглый стол с потрескавшейся столешницей, которую Витек скрыл под немного рваной, но чистой скатертью, найденной в шкафу.

За столом сидела Катька. Она нашла в буфете оберточную бумагу и несколько карандашей и теперь с завидным упорством изображала из себя юную художницу, специализирующуюся на абстракционизме.

Хотя они привезли с собой довольно много продуктов, ели всего раз в день. Да и приготовить, кроме как на печи, их было не на чем. А печь топили ближе к вечеру.

Сразу по прибытии Витек натаскал воды в большую пластмассовую бочку, стоявшую возле умывальника, принес из сарайчика дров, смел листья со ступенек, а потом вместе с Катькой вытер в доме пыль и вымыл полы.

Витек никогда не думал, что простая, обычная работа по дому вызовет в нем такой прилив сил и деятельной радости. Он поймал себя на мысли, что не отказался бы пожить в таком месте. Не всю жизнь, конечно, но достаточно долго, чтобы привыкнуть и хотеть вернуться снова и снова. Здесь было тихо, спокойно, красиво и просто. Дачный поселок прятался среди огромных сосен и кленов. Некоторые старые дачи, как та, в которой они жили, заросли кустами сирени и бузины, будто хозяевам, уставшим от городского асфальта, было жалко рубить зелень ради благопристойного вида, которого требовала цивилизация. Из-за этих зарослей создавалось впечатление полной оторванности от жизни со всей ее суетой, маетой и дрязгами. Может быть, поэтому именно этот дом приглянулся Витьку в его странствиях.

Так он и сидел перед открытой дверцей печи, смотрел на огонь, в котором мысленно сжигал все свои тревоги и сомнения. Витек думал об осеннем холоде за этими стенами, об усилившемся к вечеру ветре, о слякотном городе, к которому он стремился из самой Америки, но в котором у него не было никого. Он наслаждался теплом, покоем и своей ролью взрослого, которому необходимо о ком-то заботиться. А заботиться о Катьке было совсем не трудно. Привыкшая к полуподвальному существованию, она ни на что не жаловалась, безропотно выполняла все, что он говорил, тихонько находила себе занятия по душе и болтала о своих детских глупостях, свойственных шестилетнему ребенку. Ни малейших капризов, никаких жалоб он от нее не услышал за все это время.