Книга Нити зла - Крис Вудинг

На его просьбу откликнулась молодая, лет двадцати, женщина, жилистая, не особенно красивая, с угрюмым выражением на лице. Коротко подстриженные, светло-русые волосы торчали во все стороны неопрятными прядями. Она носила простую крестьянскую одежду. Татуировки испещряли ее руки — на манер бродяг и нищих.

— Номору — одна из лучших наших разведчиков, — пояснил Заэлис. — Она только что вернулась из западной части Разлома, оттуда, где протекает Зан. Расскажи, что ты видела.

— Я этого не видела. — Номору говорила, проглатывая окончания, грубые гласные низкого сарамирского проскакивали в ее речи. Все в зале тут же поняли, что она родом из бедного квартала Аксеками. — Те места я знаю. Хорошо знаю. По Разлому трудно передвигаться, все эти штуки… Там я давно не была. Несколько лет. Слишком сложно добираться.

Она явно чувствовала себя неловко перед таким скоплением людей. Номору не смутилась, вместо этого она злилась, но не могла ни на кого выплеснуть раздражение.

— Там хорошее течение. Я переплывала Зан в том месте. Но на этот раз… На этот раз я его не нашла. — Номору оглянулась на Заэлиса. И он жестом велел ей продолжать. — Знала я, что оно там, но добраться не смогла. Все кружила на одном месте.

И Кайку вдруг все поняла. Сердце ее упало.

— А потом вспомнила. Мне про такое говорили. Место есть, а не попасть туда. Как с ней. — Номору ткнула в Кайку пальцем. — Путают. Путают пространство в тех местах, которые охраняют. — Женщина зло посмотрела на собравшихся. — Ткачи в Разломе.

Глава 11

Бэрак Гриджай ту Керестин и Бэрак Аван ту Колай шли рядом по грязной тропе в высоких зарослях тростника камако. Сверху на них дружелюбно смотрел глаз Нуки, вокруг порхали крохотные остроносые птички-камышовки, озабоченные поиском пищи. Ясный, сухой, не слишком жаркий день. Но в голове Гриджая вертелись самые мрачные мысли.

Он наклонился и сломал тростниковый стебель легким движением огромной руки. В месте излома поднялось облачко пыли.

— Смотри, — сказал он и протянул растение Авану. Тот взял тростник и повертел перед глазами. Черные полосы испещряли стебель. Но Аван и без того знал, что растение поражено болезнью. Хороший камако отличался такой прочностью, что из него можно строить жилища. Этот же, хрупкий, ни на что не годился.

— Весь урожай? — уточнил Аван.

— Кое-что еще можно спасти, — задумчиво протянул Гриджай. Он не без труда наклонился и сломал еще один стебель — с другой стороны от тропинки. — Этот еще ничего, прочный, но если хоть кто-то узнает, что остальной урожай погублен… Думаю продать его через посредника, но, наверное, за полцены. Проклятая зараза…

— Не говори, что ты рассчитывал на что-то еще, — миролюбиво заметил Аван.

— Да. Но все же в глубине души надеялся на другое. Если и в этом году нас постигнет неурожай, то кое-кто из наших союзников призадумается: а на той ли они стороне? Политические соглашения, вызванные отчаянием, очень слабы, и их легко нарушают, когда ситуация меняется. — Гриджай с отвращением отбросил тростниковый стебель. — Мне жалко смотреть, как пропадают тысячи ширетов, не важно, из-за чего! Особенно — если это мои деньги!

— Но мы можем и укрепить свои позиции. Мы к этому готовились. Другим повезло меньше. И скоро все увидят, что есть только два пути: либо голодать, либо свергнуть Моса и возвести на трон того, кто сможет лучше управлять империей.

Гриджай обменялся с ним понимающим взглядом. Было еще кое-что, о чем они не говорили, о чем вообще не заговаривали без крайней необходимости. Посадить Гриджая на трон — это лишь одна часть плана, вторая — избавиться от ткущих. Ни одному из них ткачи не сделали ничего плохого, и ни Гриджай, ни Аван не испытывали к ним особой неприязни — во всяком случае, не больше, чем другие. Но они чувствовали общее настроение и знали, чего хочет простой народ. Крестьяне считали, что именно ткущие Узор ответственны за все бедствия, свалившиеся на империю, потому что их приближение к могущественным семействам оскорбило богов и традиции. Аван не знал, так это или нет, но это его не особенно волновало. Когда Гриджай станет императором, им придется низвергнуть ткачей — иначе их постигнет та же участь, что и Моса.

Они играли в опасную игру. Заговор против ткущих прямо у тех под носом… Ведь в домах у Авана и Гриджай, как и у других благородных семейств, жили свои ткущие, и кто знает, что в действительности им известно?

Они прошли еще немного, пока тропинка не вывела их из зарослей камако и не повернула влево вокруг невысокого холма. Перед ними расстилались плантации тростника, похожие на лоскутное одеяло из светло-коричневых и зеленых квадратов, где камако еще не срезали. Между полями стояли приземистые амбары. Люди в широкополых шляпах из лозы, которые защищали их от солнца и не позволяли отсюда различать мужчин и женщин, медленно двигались между рядами тростника. Они срезали стебли, обдирали листья или ставили сети для защиты от назойливых камышовок. Все выглядело, как обычно, и даже несколько отдавало идиллией. Тот, кто не знал, что земля отравлена, ни за что бы не заподозрил неладное.

Гриджай печально вздохнул. Он философски относился к своим убыткам, но это вовсе не значило, что сие обстоятельство оставляло вельможу равнодушным. Он не одобрял транжирства, о чем явно свидетельствовала его рыхлая комплекция. В состоятельных семьях Сарамира обычно готовили гораздо больше еды, чем требовалось, чтобы каждый мог выбирать по вкусу. Люди ели столько, сколько хотели. Гриджай же любил поесть и никогда не оставлял ничего на столе. Тучный, неуклюжий, он носил просторную, почти безразмерную одежду и пурпурный берет, из-под которого торчала черная коса. Жидкая бородка обрамляла мясистое лицо.

Взглянув на него, никто никогда бы не догадался, что это тот самый грозный Бэрак, ставший единственным претендентом на престол после разгрома главных сил дома Амаха. Он казался обычным изнеженным аристократом, привычным к роскоши, а по-девичьи высокий голос и любовь к поэзии только поддерживали эту иллюзию. Однако чревоугодие осталось его единственным пороком, он не увлекался зельями, не просаживал деньги в азартных играх и у куртизанок, чего как раз можно было бы ожидать от человека столь высокого положения. Его рост достигал шести футов, а на широком костяке под слоем жира играли крепкие мускулы — не зря Гриджай много времени уделял борьбе и поднятию тяжестей. За апатичной, ленивой внешностью и манерами Авана скрывался ум холодный и безжалостный, как клинок. Так же и Гриджая соперники часто недооценивали, полагая, что обжорство — показатель слабости характера и ума.

Бэрак вместе со всей своей семьей разделял лишь одну вину: более десяти лет назад судьба повернулась так, что его отец остался без трона, и дом Эринима захватил престол. Если бы не это, род Керестин до сих пор бы стоял во главе империи. Именно эта боль заставила Бэрака совершить во время последнего государственного переворота неблагоразумный поход на Аксеками. Неблагоразумным он оказался потому, что, сокрушив силы Амаха, Гриджай не принял во внимание, что горожане могут встать на защиту города от армии захватчиков. Они удерживали оборону достаточно долго, и за это время войско соперника вошло в город через восточные ворота, и Мос занял трон.