Книга Орел пустыни - Джек Хайт

Юсуф сморщился:

– А это что такое? И почему оно так плохо пахнет?

– Это запах серы. Мазь поможет остановить заражение. – Ибн Джумэй протянул кувшинчик Юсуфу, достал длинный бинт и принялся осторожно бинтовать голову Юсуфа. – И помни: не снимай повязку, не трогай раны, иначе шрамы останутся навсегда. – Ибн Джумэй встал и распахнул дверь. – А теперь пришли брата.

Юсуф забрал оба кувшинчика и вышел из комнаты. Туран стоял в коридоре, выпрямив спину. Айюб безжалостно его выпорол за то, что он сделал с Зимат, и теперь спина Турана была в таком состоянии, что он не мог сидеть, не испытывая острой боли. Увидев Юсуфа, он усмехнулся:

– Как твое лицо, предатель?

– Твоя очередь, – коротко ответил Юсуф, не отвечая на издевку.

Он попытался обойти Турана, но тот встал у него на пути.

– Я спас твою жизнь в Дамаске, а ты предал меня ради раба, франка. Я не забуду того, что ты сделал, братик.

Только после этого он вошел в комнату, где его ждал Ибн Джумэй.

– Я сделаю это снова, – прошептал Юсуф, направляясь по коридору в свою комнату.

Он проходил мимо закрытой двери спальни отца, когда до него донеслись громкие голоса родителей. Юсуф уловил имя Турана, им овладело любопытство, и он прижал ухо к двери.

– Чего ты от меня хочешь? – кричал Айюб. – Он мой сын!

– У тебя есть другие сыновья, – возразила Басима.

– Поэт и скулящий ребенок, – с отвращением сказал Айюб. – Туран мужчина и воин.

– Он отвратителен!

– Ты никогда его не любила. Ты всегда предпочитала собственных детей.

Басима понизила голос, и Юсуф не расслышал ее следующие слова.

– Я вырастила Турана, как собственного ребенка после смерти его матери, но это уже слишком, – продолжала Басима. – Посмотри, что он сотворил с Юсуфом, что пытался сделать с Зимат. Я не стану жить в одном доме с этим животным.

– Ты будешь поступать, как я тебе скажу, жена.

– Или что? Изобьешь меня, как Туран Юсуфа? Или изнасилуешь, как он пытался изнасиловать нашу дочь?

– Туран мужчина, в нем кипит молодая кровь. И ты знаешь, что Зимат его дразнит.

– Как ты смеешь! – закричала Басима, и Юсуф услышал громкий звук пощечины. – Не смей делать вид, что это ее вина. Твой сын оскорбил Аллаха.

– И он наказан: тридцать плетей, моей собственной рукой.

– Этого недостаточно.

– Чего ты хочешь? Что мне с ним делать?

– Отошли его. Пусть Ширкух разбирается с ним в Алеппо.

Наступило долгое молчание. Юсуф уже начал двигаться дальше, когда снова услышал голос отца:

– Туран мой первенец. Я не отошлю сына прочь, чтобы его воспитывал кто-то другой. Но ты права: с ним нужно что-то делать. Я уже давно не бывал при дворе Нур ад-Дина. На следующей неделе я поеду в Алеппо и возьму Турана с собой. Нас не будет несколько месяцев. Я поговорю с Тураном, научу его управлять своими страстями. И, клянусь Аллахом, когда мы вернемся, он больше никогда не тронет нашу дочь.

– Хорошо, – ответила Басима. – Но, если ты ошибаешься, Айюб, обещаю, я сама его убью.

Юсуф пошел в свою комнату. Он слышал вполне достаточно. Зимат больше не угрожает опасность. Теперь ему осталось доказать отцу, что он ошибается. И он, Юсуф, сможет стать воином.

* * *

Джон сидел, привалившись к стене, и дрожал, несмотря на жару.

– Сто шестьдесят пять, – прохрипел он, в горле у него так пересохло, что он едва мог говорить. – Сто шестьдесят шесть. – В темноте крошечной клетки, где воняло мочой и дерьмом, время тянулось бесконечно. Когда-то – может быть, с тех пор прошли часы, может быть, дни – Джон начал считать вдохи, чтобы следить за проходящим временем. Когда он добирался до тысячи, делал ногтем черточку на грязном земляном полу. Однако вскоре в темноте он потерял счет черточкам. Впрочем, это уже не имело значения. Счет стал иметь собственный смысл. – Сто семьдесят шесть – сто семьдесят семь.

Юсуф не навещал его уже несколько дней, и у Джона, потерявшего счет времени, сначала закончилось лекарство, потом пища, наконец, вода. Вскоре вернулось жжение в спине, затем появилась пульсирующая боль в левом плече, куда попали стрелы. Еще через некоторое время пришел лютый голод, постепенно сменившийся ноющей болью в животе и неконтролируемой дрожью.

Но ужаснее всего была жажда. Рот Джона так пересох, что он даже глотал с огромным трудом. Губы распухли и потрескались. Голова раскалывалась от мучительной боли – казалось, кто-то вогнал раскаленный шип в его мозг. Потом начались видения.

В темноте перед Джоном стали возникать какие-то фигуры. Он видел Зимат, она ослепительно ему улыбалась и манила к себе. Ее образ был таким реальным, что он устремился к ней и ударился лбом о дверь. Образ Зимат растаял, и ему на смену пришли другие. Джон видел ухмыляющегося Турана с разбитыми в кровь костяшками пальцев, видел повешенного отца, все еще живого, чей укоризненный взгляд неотрывно за ним следил. Джон плотно зажмурил глаза, но образы не исчезали. Он искал спасения в обрывочном сне, но его продолжали преследовать призраки прошлого. Счет помогал держать их на почтительном расстоянии.

– Сто девяносто девять – двести, – прохрипел он, сосредоточившись на числах. Тем не менее перед ним возникло новое видение. Он увидел, как распахнулась дверь, и его клетку заполнил дневной свет. Джон закрыл глаза и отпрянул назад. – Двести один, – прошептал он, отчаянно цепляясь за ускользающую реальность.

Но это не было видением. Грубые руки подхватили его, вытащили наружу и поставили на ноги. Однако они были так долго согнуты, что отказывались поддерживать тело. Он опустил голову и, стараясь спастись от ярких солнечных лучей, зажмурил глаза. Кто-то ударил его по щеке, и его голова дернулась в сторону. Джон приоткрыл один глаз и увидел стоявшего перед ним Айюба.

– Значит, ты выжил, – сказал Айюб на латыни. – Аллах тебе благоволит, раб. Быть может, он сохранил твою жизнь для какой-то цели. Я не знаю. Но, если ты еще один раз прикоснешься к моему сыну, даже милость Аллаха тебя не спасет. Ты меня понял?

– Да, муаллим, – прохрипел Джон.

– У тебя три дня, чтобы поправиться. Затем начнешь работать. – Айюб повернулся и пошел прочь.

Мужчины, державшие Джона за плечи, отпустили его, и он рухнул на жесткую, прогретую землю. Полежав немного, он перевернулся на спину, позволив жаркому солнцу согреть тело. Прошло еще немного времени, и он осторожно приоткрыл один глаз. Над ним простиралось бескрайнее синее небо.

– Ты выглядишь так, словно побывал в аду. – Джон повернул голову и увидел идущего к нему Таура.

Красный, распухший нос норманна сплющился и сместился вправо.

– Ты и сам выглядишь не лучше.

Таур усмехнулся: