Книга «Личная гвардия» Сталина. Главное управление НКВД - Петр Дерябин

Если охранник попадал в неприятную историю и, как следствие, оказывался уволенным еще до того, как отслужил положенный срок, он не мог надеяться на пересмотр дела: любое обращение в любые инстанции, как хорошо было известно всем, только ухудшило бы его положение. Тем не менее некий лейтенант Матвеев, уволенный из Охраны, пренебрег данным обстоятельством. Его беды начались после того, как было обнаружено спецслужбой, что его жена переписывается со своей тетушкой, проживающей в Бельгии. Данный факт послужил достаточным основанием для увольнения Матвеева, о чем ему прямо сказали.

В течение последующих двух месяцев он не только безуспешно пытался устроиться куда-нибудь на работу, но и постоянно обращался и в органы государственной безопасности, и к партийному руководству с заявлениями, в которых утверждал, что переписка его жены к нему лично не имеет никакого отношения. Однако все протесты, как и следовало ожидать, были проигнорированы.

Не зная, что делать, и находясь фактически на грани голодной смерти, он заявился в состоянии, близком к умопомешательству, в американское посольство и обратился к его сотрудникам с просьбой хоть о какой-нибудь помощи, если предоставить ему политическое убежище они не в их силах. Возможно, это был один из тех периодов, когда США из соображений высшей политики снова делали вид, что стоят за дружбу с Советами, хотя нельзя исключать и того, что официальные лица в посольстве вполне обоснованно заподозрили, что обращение к ним сотрудника Охраны всего лишь игра. Как бы там ни обстояло в действительности дело, кончилось все тем, что посольство отказалось сделать что-либо для Матвеева и, по существу, выставило его на улицу. Поскольку служба наблюдения выследила лейтенанта, он сразу же, как только за ним захлопнулась дверь, был арестован, после чего, в крайне спешном порядке, его заключили в тюрьму на пять лет.

* * *

Другой случай увольнения сотрудника Управления из-за родственников был еще более трагичным, поскольку выставленный из Охраны человек во время поступления на службу, где его ждала рутинная «наружно-постовая» работа, ничего не знал о «преступлении» родственника, как, впрочем, об этом не было известно и тем из отдела кадров, кто изучал его личное дело и проверял кандидата на благонадежность. Впоследствии, однако, и офицер и, независимо от него, Управление обнаружили, что его сестра замужем за человеком, побывавшим в немецком плену. В результате, несмотря на то, что сам сотрудник Охраны отличился во время войны, «сокрытия сведений» ему не простили. (Как ни иронично это звучит, но если бы он сам рассказал обо всем сотрудникам отдела кадров, конечный итог для него был бы тот же самый.)

Оказавшись на улице, офицер пытался объяснить, как обстояло дело, и руководству службы безопасности, и партийным «боссам», однако это ему все равно ничего не дало. Когда же его сбережения подошли к концу, а жена должна была вот-вот родить, его охватило отчаяние. Не выдержав нервного напряжения, он ворвался в Московский горком партии, швырнул партбилет на стол и с вызовом спросил аппаратчиков, что скажут они на это. Представитель Комитета партийного контроля незамедлительно обратил внимание Горышева на поведение бывшего сотрудника Управления. Горышев тут же высказал мнение, что такие люди представляют собой реальную опасность для партии, и приказал установить за ним специальное наблюдение. После того как это было сделано, «хвосты» регулярно стали докладывать наверх о том, что их «объект» при каждом удобном случае говорит о якобы допущенной в отношении его несправедливости и рассказывает всем и каждому, что он выбросил свой партбилет.

Зная точно, что за ним наблюдают, бывший сотрудник Управления вырвал у женщины сумочку, после чего позволил схватить себя на месте преступления. Но совершил офицер ограбление не ради денег, которые могли бы оказаться в сумочке и которые ему, несомненно, пригодились бы, воспользуйся он ими. Его целью было попасть в тюрьму или исправительно-трудовой лагерь не в качестве политзаключенного, а как обычный уголовник, который имел все основания надеяться на лучшее обращение с собой, чем «политический».

Все так и вышло, как он рассчитывал. За хищение сумочки его приговорили к трем годам лишения свободы. В общем, получалось так, что ему «припаяли» значительно меньший срок по сравнению с тем, который он мог бы получить за остальные свои «преступления».

Но хуже всего сложилась судьба у сотрудника, входившего в бригаду охранников, несших дежурство на одной из московских улиц, по которым проезжали иерархи. Однажды, когда группа машин с членами Политбюро мчалась в сопровождении приданного им Управлением эскорта через участок, за которым этот сотрудник надзирал, какой-то гражданин выскочил внезапно на проезжую часть и побежал. Его тотчас пристрелили, против сотрудника же было выдвинуто обвинение в грубейшем нарушении долга. В обвинительном заключении, конечно же, ни слова не было сказано об убитом мужчине, зато говорилось о том, что сотрудник, по существу, пренебрег своими обязанностями, позволив неизвестно кому сойти с тротуара на мостовую в самый что ни на есть ответственнейший момент. Не желая дожидаться неизбежного исхода этого дела, охранник покончил с собой.

* * *

Все без исключения подобные случаи фиксировались в отделе кадров. Там же хранились и личные дела сотрудников Управления. В этих персональных досье содержалось буквально все, что могло бы представить хоть какой-то интерес: подробные записи о приеме сотрудника на работу, о повышении или понижении в должности, о наградах, взысканиях, очередных отпусках и отпусках по болезни, а также сведения о его отставке и пенсионных правах. В каждом личном деле находились две фотографии паспортного размера: на одной сотрудник был снят в форме, на другой — в гражданском костюме. Всякий раз, когда происходило изменение в звании сотрудника, в досье добавлялись два новых фотоснимка.

Из чисто административно-организационных соображений отдел кадров был разбит на семь основных секторов. Первый, само собой разумеется, занимался Охраной № 1, второй и седьмой, которые мало чем отличались один от другого, обслуживали Охрану № 2, в которой насчитывалось значительно больше различных подразделений, чем в Охране № 1. Третий был связан с кремлевской комендатурой, четвертый — с хозяйственно-управленческими службами ГУО, пятый — с Отделом регулирования уличного движения, чьи сотрудники дежурили на улицах столицы в милицейской форме.

Горышев, который исполнял одновременно обязанности и заместителя Власика, и начальника отдела кадров, возглавлял также особый, своего рода «секретный» сектор того же отдела — специальную инспекцию, прозванную сотрудниками Управления «черной камерой». Подобное неофициальное название она носила потому, что являлась элитным подразделением, которое занималось рассмотрением заводившихся на сотрудников дел, связанных с нарушениями долга и прочими провинностями, и представляла наверх рекомендации относительно мер наказания, если только не решала, что виновный должен предстать перед судом. Обычно стоило только «черной камере» заняться сотрудником, как его тотчас же высылали за пределы Москвы, увольняли из охранников или заключали в тюрьму. Однако сама по себе специальная инспекция не была всесильным органом: ее решения претворялись в жизнь лишь с санкции Власика и министра государственной безопасности.