Книга Тайна перстня Василаке - Анатолий Баюканский

Прошли годы, пропагандистские истины давно забылись. Так, Василаке приятно разочаровал меня. Капиталист, угнетатель, а какой приятный человек и собеседник, не утратил способности быть простым и приветливым, помнил добро.

И еще одна истина припомнилась мне: все уравнено, взвешено, там, наверху: кто в детстве или юности перенес много страданий, в зрелом возрасте или старости все возместится сторицей, и, наоборот, у кого было счастливое детство, придет печальная старость. И еще: если в семье кто-то из родителей рано умер, дети обязательно доживут и свои, и родительские годы. Недаром сказано философами: добра и зла в природе одинаково. Жизнь — полосатая зебра, периоды счастья чередуются с циклами бед и поражений.

…Экран над аппаратом Василаке наконец-то погас. Хозяин положил трубку на золоченый рычажок, кивнул мне, как доброму другу:

— Ну, Дылда, айда в столовую, пока меня снова не затребовали, — Василаке прекрасно говорил по-русски, не забыл язык.

В просторной столовой, точь в точь скопированной с Овального кабинета Президента Соединенных Штатов, благоухали цветы, в углах — огромные напольные вазы, цветы были и на столе, и на подоконниках. Но особенно великолепен был стол, сервированный на три персоны. Я подумал, что с нами будет обедать жена хозяина, но, скорее всего, Василаке ждал важного гостя и хотел меня с ним познакомить.

— Обрати внимание, Дылда, — мягко проговорил Василаке, — этот стол необычен для вас, россиян. Смотри, например, тебе нужно достать салат с другого конца стола. В России просто просят передать тарелку, а у меня… — Он ловко крутанул стол и остановил его в том месте, где было нужное блюдо.

— Удобно и практично, — заметил я, оглядывая стол, чувствуя, как зарябило в глазах — столько тут было кушаний. А посуда… тарелки, чашки, блюда, изогнутые вазочки и крохотные пиалки — настоящий музей хрусталя, фарфора и фаянса. Я не мальчишка с безымянной улицы, прожил долгую, интересную жизнь, всякого нагляделся, но подобной, бьющей напоказ роскоши, видеть еще не приходилось.

Однажды, находясь в служебной командировке в Китае, мне довелось обедать в храме пекинского парка Ихеюань. В столовой легендарной богини Нюивы, той самой, которая, по преданию, заделала дыру в солнце, спасая землю, нам к столу подали ровно тридцать три блюда. Но, клянусь, на обеде у господина Василаке блюд было явно побольше. Я никак не мог понять, к чему эта демонстрация — причуды богача или нечто иное.

— Не подумай, дружище, будто я каждый раз так обедаю! — Василаке легко прочел то, что было написано на моем лице. — Сегодня — воскресенье, вот и решил побахвалиться перед тобой, оказать искреннюю любезность. Догадываешься, почему?

— Понятия не имею! — Я пожал плечами. Кто их разберет, богачей. Жизнь их за гранью моего понимания.

— Сначала признаюсь: сегодня утром, ожидая твоего прибытия, я неожиданно припомнил крохотный эпизод тридцатилетней давности.

— Любопытно.

— Я вез тебя на шлюпке к зверобойному судну. Помнишь? Потом вынырнул прирученный морж Кешка.

— Отлично помню. Ну и что же дальше?

— Ты разделил единственную конфетку между мной и моржом-попрошайкой, себе не оставил. Крупное видится через мелочь.

Боже мой милостивый! Неужели даже такую мелочь Василаке вспомнил! Глаза мои наполнились слезами. Этим воспоминанием Вася-грек ударил меня под дых, я не в силах был выговорить ни слова. Для молодого эти слова прошли бы мимо ушей, но с годами люди становятся сентиментальными.

— Да, ты меня очень растрогал, — признался я, — однако, какая связь между шикарным обедом и той замусленной конфеткой?

— Самая отдаленная, но памятная. Во время войны, как ты знаешь, я отбывал срок в сибирском лагере. И моим соседом по нарам был старый немец, ранее работавший в Коминтерне. Умный был до невозможности. Питались мы с ним морожеными капустными листьями, картофельной шелухой. И немец тот однажды выдал удивительную истину: «Вася, представь себе, что ты каждый день, с утра до вечера, ешь мясо — жареное, тушеное, котлеты, колбасы. Очень скоро к такой еде привыкаешь. И что же? Исчезает праздник вкуса. Даже если я выберусь отсюда живым, то буду питаться шесть дней в неделю по-лагерному, как привык, а на седьмой день стану устраивать для себя этот… праздник вкуса… Мудрый тот немец умер с голоду, а я… — Василаке замолчал, видимо, разволновали его воспоминания.

— А ведь и впрямь мудрая истина: праздник вкуса! — Я давал хозяину возможность придти в себя. Василаке понял это, приветливо кивнул мне.

— Ты прав, дорогой Дылда. Я исполняю заветы того мученика: всю неделю питаюсь, как попало, ем овощные салаты, фрукты, легкие блюда. А в воскресенье к столу подают самое изысканное. Шесть дней готовлю желудок к празднику.

Договорить Василаке не успел. Без стука отворилась дверь, вошел высокий, сутуловатый старик в темных модных очках, на нем был отлично пошитый бежевый костюм. Я невольно отметил, что у гостя непомерно длинные руки, кисти прямо-таки выпирали из рукавов, и гость их пытался убирать.

Василаке встал навстречу старику, и они облобызались, как старые друзья, забыв обо мне. Гость лишь скользнул взглядом по моему напряженному лицу и, как ни в чем не бывало, уселся на приготовленный для него стул.

Мне стало неуютно. Представляете, в столовую входит незнакомец, ничего не говоря, не обращая на меня внимания, присаживается к столу, хозяин дома меня гостю не представляет, хотя, готов был спорить на что угодно, визит незнакомого старика имел ко мне прямое отношение. Это я чувствовал всеми фибрами своей души.

— Ты, Дылда, должен обязательно попробовать все, хотя бы по чайной ложке, национальные блюда Греции и Кипра. — Василаке словно вспомнил о моем присутствии и, чтобы сгладить неловкую паузу, принялся с жаром потчевать меня. — Запоминай, какие кушанья едят на нашем острове. — Василаке проводил гостя глазами. Странный старик, чуть пригубив рюмку вина, встал и отошел в угол столовой, сел в кресло, затененное портьерой, и затих.

— На Кипре, Дылда, есть отличная поговорка: «Стук гостя — праздник для киприота». А у меня сегодня двойной праздник. — Хозяин не стал распространяться, что за важная персона припожаловала на обед в лице старика в темных очках. Василаке, словно получив невидимый сигнал, перестал распространяться на тему праздника, принялся накладывать себе на тарелку какой-то экзотический салат.

Некоторое время мы ели молча. Я, для храбрости, выпил подряд две добрые рюмки виски, не разбавляя их содовой. Меня так и подмывало спросить о незнакомце, который начинал действовать мне на нервы, но я смолчал.

СОТРУДНИК МОСАДА

Подполковник Клинцов, подхватив легкий чемоданчик, сошел с трапа самолета, прибывшего из Москвы в Пафос. Был он внешне похож на туриста — в легком спортивном костюме, гладко выбритый, в глазах — нетерпение. Вместе с оживленными пассажирами вступил на дорожку летнего поля и вдруг увидел бегущего к ним человека, но не придал этому значения, мало ли кого встречают, но черноволосый, отлично сложенный мужчина его лет, направлялся именно к нему. Клинцов присмотрелся повнимательней, опустил чемоданчик на землю.