Книга Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Внезапно меня поразила ужасная мысль. А что, если там ничего не произошло? Если по какому-то невероятному, сказочному невезению моя затея не сработала – что должно было тогда случиться? По всей видимости, абсолютно ничего! Я не видел никакой разумной причины, по какой кому-либо пришло бы в голову открывать мой платяной шкаф, а если бы кому-то и пришло, он обнаружил бы его запертым на ключ. Замок – очень прочный, сам предмет мебели – на славу, штучно изготовлен в солидном, основательном средневикторианском стиле. Очень сомнительно, чтобы тетя позволила его взламывать. Не было там ничего для нее любопытного настолько, чтобы это любопытство перебороло отвращение к порче вещей. Страсть к экономии не позволит ей разоблачить мои замыслы. Однако же, если до вечера не поступит никаких сообщений, стоит послать ей строчку-другую: так, мол, и так, случайно прихватил с собой ключ от платяного шкафа. Я не имел привычки, уезжая куда-нибудь, сообщать ей о благополучном прибытии на место, так что это покажется ей немного странным, но все же это лучше, чем если бы все раскрылось. А так – появится шанс заново все подготовить.

И тем не менее из моего воображения никак не улетучивалось видение тети, вскрывающей мой гардероб, обнаруживающей мои приспособления, и… и как, спрашивается, я объясню ей их назначение?!

Впрочем, все обошлось. Я строчу эти заметки, просто чтобы сохранить в памяти моральное напряжение, пережитое сегодня утром, строчу их у Гая, как раз перед тем, как покинуть его гостеприимный дом. Теперь, когда мне известно, что причин для беспокойства нет, я даже не могу вызвать в памяти образ борьбы между страхом и надеждой, происходившей в моей душе совсем недавно; к тому же нельзя особенно терять время. Впервые в жизни я всем сердцем стремлюсь в Бринмаур. Отправлюсь сразу после ланча – его подадут с минуты на минуту. По моей просьбе сегодня здесь самый ранний ланч, какой только приличен, чтобы я мог скорее уехать.

Однако я опять позволил моему перу лететь впереди событий (весьма удачный оборот, перья ведь и вправду летают! Ну, да бог с ним). Я ведь еще даже не передал вам текста телеграммы, очень краткого и очень содержательного: просто «Немедленно возвращайтесь. Спенсер».

Жаль, что подписано «Спенсер». Мне вовсе не улыбается, чтобы он снова совал свой уродский кривой нос в наши дела. Но ничего не поделаешь, наверняка кухарка или Мэри не преминули его пригласить, чтобы доктор уж сам решал, что в таких обстоятельствах предпринять. Кстати говоря, надеюсь, обе они не пострадали. Кое-какие счеты с кухаркой у меня есть, однако я не настолько злопамятен. Интересно, как им удалось связаться со Спенсером, ведь телефон наверняка вышел из строя. Наверное, успели все-таки вызвать по нему пожарную команду. Едва ли из этого вышел толк – только для того, чтобы славная ллвувллская бригада огнеборцев собралась воедино, требуется несколько часов. Если дело происходит днем, все лошади заняты на полевых работах. Если ночью – за каждым пожарным приходится отправлять вестового на велосипеде. Как бы там ни было, наверное, из-за этого последнего в истории Бринмаура телефонного звонка поднялся шум, и старик Спенсер самолично решил проехать – узнать, что случилось.

Ну, вот и зовут к ланчу. Интересно, где и при каких обстоятельствах мне суждено продолжить дневник?

Никогда не забуду того поспешного возвращения. Только я отъехал от дома Гая, как солнце пробилось из-за туч – доброе и многозначительное, как мне казалось, предзнаменование! Я приободрился и пришел в настроение почти веселое, но сразу вспомнил о необходимости придерживаться серьезно-взволнованной манеры поведения. Телеграммы, вроде полученной мною, как правило, несут дурные вести. В то же время нужно было помнить: я «не могу» пока точно знать, какие именно дурные вести принесла данная телеграмма. Ох и трудная же мне досталась роль! Я даже рад был отделаться от Иннза: еще час в его обществе – и, боюсь, имел бы неосторожность посвятить его в свои подлинные дела. Учитывая все обстоятельства, каким бы верным товарищем ни зарекомендовал себя Гай, это было бы явной ошибкой.

Добрая английская дорога шуршала под моими ногами, а из моей груди буквально рвалась песня. Солнце сияло, «Ла-Жуаёз» весело урчала мотором, мир принадлежал мне и ждал моих повелений.

– Свобода, свобода! – восклицал я. – Наконец-то я тебя обрел!

В этот момент случилось маленькое происшествие. Следовало бы еще тогда разглядеть в нем определенное знамение: в этой чертовой стране никто не может чувствовать себя подлинно свободным. Меня остановил полисмен и принялся обвинять в «опасном вождении».

– «Опасном» для кого, констебль? Для вон тех овец?

– Отчасти, сэр. И отчасти для пастуха.

Ужасно неприятно. Мне вовсе не улыбалось заново сдавать на права. По сей причине я прибегнул к подвернувшейся кстати «дипломатической» помощи – рассыпался в извинениях перед представителем ББМ (Бездушной бюрократической машины – так я ее называю) и продемонстрировал ему телеграмму Спенсера.

– Боюсь, пришлось излишне торопиться вот из-за этого. Признаться, мне несколько тревожно на душе. – Одновременно я попытался опустить в его ладонь полкроны. Этого оказалось явно недостаточно. Дуралей, похоже, даже оскорбился.

– Несомненно, сэр, это может служить смягчающим обстоятельством, но уж никак не вот это! – Он рассерженно показал на мою ладонь, в коей все еще была зажата чертова монета, а затем битых пять минут переписывал в блокнот номер моей машины. Могу сказать одно: если сотрудники полиции станут тратить меньше времени на длинные выражения вроде «смягчающих обстоятельств» и научатся работать пошустрее, бедолагам автолюбителям останется больше времени наверстывать остановки в пути. Тем временем к нам приблизился почтенный предводитель отары и принялся ругательски ругать меня с распевным шропширским акцентом. Не понимаю, какого черта овец вообще допускают к автотрассам? Придется теперь провести un mauvais quart d’heure[29] в аберквумском суде! Только бы права не отобрали.

Потребовалось немало времени, чтобы вернуть себе самообладание. Когда оно все-таки вернулось, под колесами уже извивались выщербленные дороги округа Квум. Мост через Бринмаурский ручей я пересек перед самым вечером – тени от высоких деревьев ложились густо и низко на дно Лощины. У вершины холма солнце ударило мне прямо в глаза, так что усадьбы сразу было даже не рассмотреть.

То есть я, конечно, больше и не рассчитывал ее «рассматривать». Вполне естественным образом я предполагал: она сгорела дотла. Что могло остаться? Ну, пара обугленных несущих стен – самое большее, каркас здания, но вероятнее всего – совсем ничего, холм пепла. Я так подробно пересказываю эти мысленные картины, чтобы вы лучше могли понять, что именно случилось в действительности.

Въехав в тенистую полосу – как раз там, где когда-то подумывал установить препятствие, в которое тетка могла бы врезаться, – я увидел дом. Это был шок. Дом стоял целехонек, без малейшего видимого повреждения! На какое-то мгновенье мой разум даже помутился, и пару метров машина прошла на автомате – или, лучше сказать, божьей милостью. А тут еще прямо передо мной на дороге возникла фигура тети – выглядела она в точности так, как всегда при жизни.