Книга Князь сердца моего - Елена Арсеньева

– Это несправедливо, Лелуп! Все-таки мы все хотим того же! –воскликнул другой солдат, не сводя с Анжель жадного взгляда.

– Что? Ты еще не забыл слов égalité,fraternité, liberté[33], под которые так и летели наземь головыаристократов? – хохотнул Лелуп[34] («Волк! Его имя – Волк!» – содрогнуласьАнжель). – Но мы не на баррикадах сейчас. Убирайтесь от костра, живо. Разведитесвой. А чтобы высечь искру, возьмите с собою эту старуху. – Он с усмешкойглянул в сторону графини.

Черные глаза свекрови сверкнули так яростно, что Анжель намиг почувствовала себя отомщенной. Обрадованные солдаты схватили графиню заруки и за ноги и утащили куда-то в темноту, откуда вскоре раздались жуткиеухающие звуки, заставившие Анжель похолодеть.

Между тем Лелуп развязал свой тюк и бросил на сосновые веткидва или три плаща, попоны, одеяла, а потом схватил Анжель и швырнул ее на этоложе с такой бесцеремонностью, словно она тоже была подстилкой – всего лишь ещеодной подстилкой.

Потом он рухнул на нее, задрал ей юбки. Ощутив его близость,ошеломленная Анжель выкрикнула имя – она не знала, чье это имя, но в немвоплотилось все самое ужасное и постыдное в ее жизни... В той, прошлой, забытойжизни.

– Моршан! – закричала она.

И тотчас поперхнулась, ибо тяжелая рука легла ей на горло.

– Забудь о нем. Скажи: Лелуп... Ну!

Рука надавила сильнее, и Анжель, задыхаясь, прохрипела:

– Ле-лу-уп...

– Вот так, – удовлетворенно выдохнул он, с такой силойвдавливая в нее свое мужское естество, словно сваи забивал.

Анжель захлебнулась криком, слезы лились неостановимо... Наее счастье, изголодавшийся по женщине Лелуп насытился удивительно быстро. Онскатился с Анжель, продолжая, однако, крепко держать ее.

– Только посмей шевельнуться, – услышала она, засыпая. – Твоямать продала мне тебя за сегодняшний ужин. Ничего, держись за меня – может,жива останешься!

И он захрапел, не ослабляя своей железной хватки.

Глава 10

Русские амазонки

Через день Анжель возненавидела Лелупа. Еще через день онапродала бы дьяволу душу, лишь бы избавиться от него. На третий день она готовабыла умереть для этого.

Нрав, поступки, лицо, фигура, голос – все в нем было гнуснои отвратительно.

Более того: его ненавидели даже те, с кем вместе онмародерствовал. Когда Анжель узнала, что Лелуп принадлежал к старой гвардииНаполеона, был с ним еще в Египте, то поразилась, сколь низко ценится вофранцузской армии славное боевое прошлое.

Многие солдаты откровенно высказывались, что если бы в деньБородинского сражения император двинул на смену усталым войскам свою свежуюгвардейскую кавалерию, то исход сражения был бы другой и русская армия была быполностью уничтожена. Но император хотел вступить в Москву со своей гвардией,столь же многочисленной, как и при ее выступлении из Парижа.

В Москве гвардия всем завладела, отодвинула всех прочих ижила в полном довольстве, так как после пожара, вернувшись на развалины домов,гвардейцы рылись в подвалах, в которых жители припрятали провизию, вина и вещи;и они открыли для своих же, французов, торговлю чем только можно. Это настроилопротив них всю армию, которая в насмешку называла их «московскими купцами» или«московскими жидами». Неприязнь эта сказалась во время отступления, и солдатыза все злоупотребления гвардии жестоко отомстили «московским купцам». Отставаяот своего корпуса, что случалось с воинами и других частей, гвардейцы былисовершенно одинокими, и отовсюду, куда бы они ни пристраивались – к костру иликакому-либо приюту, – их грубо отгоняли.

Однако Лелупа прогнать никто не мог, потому что он увел ссобой из Москвы маленький фургончик, куда успел загрузить множество продуктов –от галет до рома и вина.

Кроме этого, он раздобыл себе кучу русских мехов, да вотнезадача – русский снаряд уничтожил «склад» Лелупа, и теперь весь его припасумещался в двух вьючных мешках; однако в условиях отступления и это былонастоящее сокровище, позволявшее ему диктовать свои законы на привалах и дажевремя от времени покупать себе женщин. Анжель случайно узнала, что былачетвертой в этом походном гареме, однако все ее предшественницы умерли, неснеся то ли тягот пути, то ли неизбывной ненависти Лелупа ко всему миру. Анжельчувствовала, что вся гнусность натуры Лелупа ею еще не познана, самое страшноевпереди... Так оно и произошло.

* * *

День с утра до полудня был ясный и даже теплый, однакодостаточно было одного сильного порыва ветра, чтобы тотчас зима, в который разуже, дала понять, что в этой стране она истинная хозяйка, суровая к незванымгостям. Все ждали чего-то ужасного – и внезапно разыгрался буран.

Многие сходили с дороги, ложились прямо в сугробы,закутавшись с головою в плащи и шубы, надеясь переждать русскую пургу, какнекогда пережидали аравийские песчаные бури. Таким уже не суждено было подняться!Самые упрямые и сильные брели по сугробам, силясь разглядеть за снеговойзавесою подобие человеческого жилья. И вершиною счастья было увидеть блокгауз.

При победоносном наполеоновском марше для обеспечения тылачерез каждые двадцать-тридцать верст были устроены этапы: на площади,огороженной рвом и забором, возводились бараки, то есть блокгаузы. Такой-тоблокгауз и высматривал сейчас с надеждою всякий глаз.

Бредущая среди небольшой группки сотоварищей и прихлебателейЛелупа Анжель все чаще чувствовала под ногами не утоптанный твердый зимник, арыхлые сугробы. Она понимала, что они сбились с дороги, да и другие понимали,но все послушно брели за Лелупом, который, ведя в поводу навьюченного коня, всекруче забирал в дремучую чащобу, и вдруг из метели выступили темные бревенчатыестены, иссеченные снегом, и все наконец увидели то, что давно уже высмотреливолчьи глаза Лелупа, а может быть, почуял его звериный нюх: убежище!

Однако это был не блокгауз. Строение оказалось русскойцерквушкою, каких немало пожгли эти люди – ну а если не пожгли, то беспощадноосквернили.

– Allons, enfants de la patrie![35] – с издевкою в голосепропел Лелуп и первым вошел в широкие двери.