Книга «Я убит подо Ржевом». Трагедия Мончаловского «котла» - Светлана Герасимова

По показаниям пленных, захваченных на разных участках наступления, устанавливается наличие частей 86 пд, 216 пд, полка СС, частей 251 пд. Пленные показывают, что главная позиция обороны немцев проходила [по рубежу] Соломино, Клепенино, Кокош, Большое Косачево. Следовательно, эта главная позиция сломана и уничтожены ее основные узлы Соломино и Клепенино.

Осталось до Швецова 3–4 км, которые сегодня приказал во что бы то ни стало преодолеть и соединиться со Швецовым. Швецов доносит о наступлении противника [силою] до двух полков с 7 танками в направлении Ступино, Окороково и от Звягино на Каменцы. Ведет упорный бой на этом участке фронта. К исходу дня противник овладел Каменцами. Швецов, удерживая занимаемые позиции с юга и востока, имел решение пробиваться навстречу Лелюшенко. На севере части Швецова находятся в 1 км от Малахово, Соколово. Швецов слышит бои южнее Волги и видит разрывы снарядов Лелюшенко по деревне Жуково и Бургово. Я отдал приказ Швецову упорно драться в окружении до подхода Лелюшенко и частью сил пробиваться навстречу Лелюшенко.

Прошу доложить товарищу Сталину мою просьбу усилить Лелюшенко еще 30 танками, из них 20 Т-34, 10 КВ, причем КВ, лично убедился, могут быть использованы хорошо вдоль дорог. Нажать на артиллеристов, чтобы увеличили отпуск снарядов и мин, особенно 122-мм.

Прошу ускорить перевозку трех дивизий, предназначенных для усиления фронта. Они крайне нужны, хотя бы одна-две, для усиления 22-й армии.

Василевский. Ясно одно, что Швецов растерялся и едва ли способен на что-либо активное. Исход боя будет зависеть от быстроты и решительности действий Лелюшенко и от той помощи, которую окажет Швецову Масленников, что вы потребовали у Ставки и обязаны обеспечить. Вашу просьбу о танках доложу. В отношении снарядов приму немедленно меры. Все. До свидания.

Конев. Так и я считаю, что Швецов растерялся. Потому принимаю все меры к скорейшему продвижению Лелюшенко. У него один недостаток – мало людей в дивизиях, а в остальном я держу все дело в руках и направляю воевать по-настоящему. До свидания».

Итак, опять вся надежда была на генерала Лелюшенко. Дивизии его армии, которым иногда все-таки подбрасывали резервы, в эти дни втянулись в ожесточенные бои за деревни по обеим сторонам Волги, на ряде участков достигли некоторых успехов – продвинулись вперед, за каждую деревню бились насмерть. Наиболее известны кровопролитные бои за деревни Ножкино и Кокошкино, названия которых в военных сводках частей обеих воюющих сторон постоянно звучали рядом почти весь 1942 г. Здесь в Волгу впадает небольшая речушка Сишка, берега которой многократно политы солдатской кровью. После войны Е. Ржевская писала: «…Кокошкино. Но… пока тут проходил фронт, оно звучало лишь в паре с Ножкино – две нераздельно соседствующие деревни, единый плацдарм ожесточеннейших кровопролитных боев… Здесь, на льду обеих соединившихся рек, валились цепи бойцов, шедших в смертельный бой за эту вот высоту, под огонь врага, и тот, кто ухватывался за прутья уже на том берегу, скатывался замертво вниз на лед. Когда лед тронулся, он протащил вниз по течению в последний путь лишь немногих, несметные множества ушли под лед, тяжело перегрузив реку, препятствуя ее ходу. Река не могла принять всех, выходила из берегов. В этой точке земли горше, чем где-либо, чувствуешь невозвратимость утрат и что сам-то ты все еще жив в этом прекрасном мире, где… Сишка на бегу заканчивает свой путь, срываясь в Волгу. Неужели это здесь беспощадно сражались, истекали кровью люди? Это было Ножкино – Кокошкино – самый тревожный участок фронта…»

Не менее печально известно название деревни Лебзино, где многодневные – с 7 по 15 февраля – кровавые бои с эссесовцами вели полки 359-й стрелковой дивизии, то отнимая ее у врага, то отступая, то снова освобождая. Позднее начальник штаба дивизии Г. С. Ховрин писал: «Очень дорого стоило Лебзино! В течение пяти суток днем и ночью велись кровавые бои за деревню. Накал боев доходил до предела, а командование армии постоянно под угрозой требовало наступать, чего бы наступление ни стоило. В бой с хода бросались части и лыжные батальоны без должного подавления вражеской обороны и необходимой поддержки огнем артиллерии при атаке противника. В результате войска и управление дивизии несли совершенно неоправданные потери в личном составе». После этих боев в 1196-м стрелковом полку осталось около 100 человек, в 1198-м – 30 человек, в 1194-м – 23 человека. В «Журнале боевых действий» дивизии за 16 февраля записано: «Командного состава всех звеньев в полках нет. Орудийные расчеты орудий, стреляющих прямой наводкой почти, полностью выведены из строя. Связисты в основном выбиты».

В книге по истории этой дивизии есть имена воинов – героев дивизии, навсегда оставшихся в этих местах. Есть и страшный рассказ о гибели уральских лыжников: «14 февраля на участке 1198-го стрелкового полка были введены в бой два батальона лыжников. Парни уральских лыжных батальонов все как на подбор – молодые, здоровые, в белых маскировочных халатах, но без боевого опыта. Их бросили в бой с хода. Когда они шли в бой, им по цепи подсказывали, чтобы не скучивались под огнем противника, а рассредоточенно, попеременно, пробежками на лыжах продвигались к рубежу атаки. Оба батальона продвинулись только на 200–300 метров от рубежа атаки, и подавляющее большинство личного состава каждого батальона погибло. А вечером, когда старшины батальонов привезли пищу, она осталась нетронутой. В живых остались лишь единицы личного состава батальонов. Их бойцы и командиры почти все были убиты и ранены. Старшины подразделений, сдерживая на глазах слезы, нервно подавали фронтовые кружки, наполненные водкой, и просили бойцов, оставшихся в живых, выпить за погибших товарищей».

В книге М. Н. Шелкова «Записки командира стрелкового батальона» есть воспоминания об июле 1942 г., когда эта же 359-я стрелковая дивизия занимала оборону в этих же местах по левому берегу Волги. Автор книги пишет: «Напротив нас на правом берегу метрах в ста пятидесяти от реки располагались немецкие окопы. Как только мы прибыли туда, я сразу обратил внимание на какие-то светло-серые кочки, которые сплошь покрывали это пространство от реки до окопов немцев. Местами они располагались так плотно, что местами не было видно черной земли (трава, естественно, была вся выжжена). Каково же было мое удивление и ужас, когда я узнал, что это еще с зимы лежат тела убитых солдат нашей армии. Ни много ни мало – 12 лыжных батальонов сибиряков, одетых в белые маскхалаты. Это были лучшие, отлично обученные, без преувеличения сказать, элитные части, так бездарно угробленные…»

В боевом донесении генерала Лелюшенко командующему фронтом 13 февраля говорилось: «Армия в проведенных 12-дневных ожесточенных боях понесла большие потери в личном составе и мат. части. В полках осталось: 174 сд – по 15–20 активных штыков, в 371 сд – по 20–25 активных штыков. Потеряно за это время подбитыми 8 танков…»

Между тем положение окруженных частей южной группы 29-й армии с 8 по 14 февраля продолжало ежедневно ухудшаться. Противник сжимал кольцо окружения, ежедневно отбирая метры занимаемой армией территории. Как говорилось позднее в «Докладе о боевой деятельности Южной группы 29-й армии», «противник перешел к системе отгрызания при помощи авиации и танков одного куска территории за другим». В «Докладе…» был описан «типичный метод действия противника»: с утра полтора-два часа – массированный минометный и артиллерийский огонь; потом – эшелонный налет авиации по 15–20 самолетов, которые бомбили 30–60 минут, потом – танки с мощной артиллерией для борьбы с орудиями ПТО и пехотой. Вслед за танками наступала пехота в количестве не менее 500–600 человек на каждом направлении. Если наша пехота выдерживала артподготовку, налет авиации и танков, немецкую пехоту останавливали, и она залегала. Тогда немецкие танки возвращались к своей пехоте, и если поднять ее не могли, вместе с ней уходили в исходное положение. Немецкая пехота, наступавшая колоннами, несла большие потери.