Книга Правда и другая ложь - Саша Аранго

– В точку, – уважительно произнес он. – Я тоже сразу ее узнал и посмотрел. Страница сто два, нижняя строчка. Здесь не хватает слова «лучше». Это фраза из вашего романа «Особая тяжесть вины», господин Хайден. Я считаю его вашей лучшей книгой.

– Мое вам почтение, – похвалил полицейского Генри. – Очень приятно иметь дело с внимательными читателями.

XI

Он решил еще раз осмотреть место аварии. На восьмом километре Генри свернул к скалам, вместо того чтобы ехать домой, что было бы намного разумнее, ибо даже любители знают, что убийцу всегда тянет на место преступления, где его, как правило, и арестовывают. Одни преступники делают это, потому что сентиментальны, другие поступают так из тщеславия, третьи – повинуясь чувству раскаяния: их влекут к месту преступления угрызения совести. Некоторые возвращаются, потому что не могут поверить в то, что были в состоянии совершить злодеяние. Со своей стороны, Генри после посещения судебно-медицинского морга убедился в том, что полиция верит в несчастный случай. Поэтому у него появились основания проверить, где лежит его жена и что с ней произошло за это время. Генри был убежден, что Марта ждала этого.

Еще издали Генри заметил мигающий предупреждающий знак. Когда он, сбросив газ, проезжал опасный поворот, который проигнорировал тот несчастный дурачок, навстречу ему выехал эвакуатор с погруженным на него искореженным «Пежо». Машина была страшно изуродована. Странно, что он вообще остался жив. Теперь Генри отчетливо вспомнил, что буквально за мгновение до того, как незнакомец врезался в бетонное ограждение, их взгляды встретились. Вместо того чтобы смотреть на дорогу, водитель уставился на Генри удивленным взглядом, в котором можно было прочесть узнавание. «Ну, меня узнают многие, – подумал Генри, – но этому счастливчику повезло пережить катастрофу с моей помощью».

На лесной дороге Генри поставил автомобиль на привычном месте и, насвистывая, пошел по бетонной дорожке к скалам. По небу бежали маленькие белые облачка, теплый воздух был напоен ароматом молодой еловой хвои. «Надо чаще гулять, – подумал Генри, – это очень здоровая привычка».

На скалах, как раз на том месте, где стоял «Субару», сейчас расположились какие-то туристы. Судя по номерам машин, здесь остановилось английское семейство с детьми, производившее горы мусора и отходов, аккуратно распределенных по площадке. Это был настоящий пир для криминалистов, ареал, забрызганный слюной, не говоря уже о моче и экскрементах, волосах, отшелушенном эпителии и еще бог знает о чем. «Господи, благослови это семейство, – мысленно обратился к Богу Генри. – Теперь для того чтобы разобраться в картине, лучшим криминалистам мира потребуется не меньше тысячи лет».

Он спрятался в кустах и принялся восхищенно наблюдать, как голая женщина в деревянных сабо вешает белье на веревку, натянутую между двумя деревьями. Эта неолитическая Венера была, должно быть, матерью семейства. Ее тяжелые белые груди с аккуратными сосками мерно покачивались в такт движениям, талия, конечно, была толстовата после рождения троих детей, которые неподалеку кидались друг в друга сосновыми шишками. От наметанного взгляда Генри не укрылся и горизонтально расположенный над лобком рубец после кесарева сечения. Рубец был небольшой, очень аккуратный и совершенно не портил ее.

На складном алюминиевом стуле сидел, закинув ногу на ногу, голый глава семьи в соломенной шляпе. По его икрам змеились чудовищно вздутые варикозные вены. Он – подумать только! – курил. Курил не торопливо, как Бетти, а с чувством, толком и расстановкой, каждой затяжкой с удовольствием укорачивая себе жизнь. Этот культурный бритт аккуратно тушил окурки об алюминиевую ножку стула и втыкал их в землю, тотчас закуривая следующую сигарету. «Надо будет подарить ему грузовик сигарет», – подумал Генри. Милые, здоровые и тоже голые детишки продолжали резвиться, с веселым смехом кидаясь шишками. Это было истинное наслаждение – наблюдать за ними. Генри и сам бы с радостью поиграл с ними. Сколько лет прошло с тех пор, как он также радовался жизни, как редко это было! Да, хорошо проводить отпуск с детьми, они доставляют такую радость…

Если на этом месте и были какие-то следы «Субару», то они давно исчезли, раздавленные широкими шинами семейного автомобиля. Замечательное, просто сказочное везение! Генри решил при случае вернуться сюда позже. Он бы с удовольствием ездил отдыхать сюда с друзьями, поклонниками нудизма, только ради того, чтобы еще раз бросить прощальный взгляд на Марту. Но не стоит сейчас искушать дьявола, пока он в хорошем настроении.

* * *

Жирные черные мухи лениво ползали по ветровому стеклу «Мазерати». Солнце раскалило воздух внутри машины, и когда Генри открыл дверь, рой мух зловонной струей вылетел на улицу. Запах исходил от сумки, лежавшей на заднем сиденье в коричневой луже запекшейся крови. Мухи успели оставить на ней гроздья своих белых яиц.

Генри брезгливо взял сумку за ручку и поднял с сиденья. Ручка потемнела от пота ладоней владельца. Генри озабоченно посмотрел на кровь, испортившую лайковую кожу обивки, настоящую лайку, которую получают из бычков. Это, несомненно, страховой случай. Из сумки торчали пожелтевшие от времени листы бумаги. Генри уже собирался швырнуть сумку в придорожные кусты, но заметил на одной из страниц обведенные фломастером слова. Этот листок оказался ведомостью его успеваемости за третий класс. Его имя было обведено синим цветом.

Ниже текста шли неразборчивые подписи. В третьем классе он просидел два самых мучительных года своей жизни, о которых вспоминал с большой неохотой. Оценки были натянуты, он учился на одни двойки по всем предметам, за исключением физкультуры. В характеристике он прочитал следующее: «Генри оставлен на второй год. Он мешает классу, списывает задания у одноклассников, его классная работа и поведение оставляют желать лучшего». После этих слов стоял жирный восклицательный знак. «Списывает задания у одноклассников» было обведено красным и украшено еще одним восклицательным знаком.

Дальше Генри нашел тщательно скрепленные и упорядоченные по датам документы: копию свидетельства о рождении, табели, судебное решение по поводу родителей, протоколы направлений в воспитательные дома, данные психологических обследований, газетные отзывы о Генри Хайдене и его романах и даже копия свидетельства о браке – и все это было испещрено пометками и обведенными фразами и словами. Генри с трудом преодолел желание немедленно сжечь проклятую папку. Однако он передумал, бросил ее на заднее сиденье, опустил стекла и, набрав хорошую скорость, уже через несколько минут снова был на опасном повороте. Двое пожарных убирали с места происшествия последние осколки. Значит, парень действительно его преследовал. Надо было довериться инстинкту и дать этому типу сдохнуть.

Вера в доброе начало в человеке – труднопреодолимый предрассудок. Не разумнее ли, злобно рассуждал Генри, проезжая к дому по обсаженной тополями аллее, верить в дурное в человеке? Например, он сам проявил свои лучшие качества, когда спас человека, пострадавшего в автокатастрофе, избавил от мучений косулю, но это были спорадические порывы, небольшие эпизоды в череде злодейств. На самом деле он убийца, лжец и мошенник. Большое искусство притворства заключается в том, чтобы люди не спрашивали, кто ты на самом деле. Миллионы читателей запоем читали его книги, многие женщины домогались его самого, но Марта, которая лучше других знала, что он ни на что не годится, продолжала его любить. Можно ли любить чудовище, думал Генри, допустимо ли это? Наверное, даже чудовище любить должно, если верить в хорошее в человеке. Генри пришел к непреложному выводу: вера в доброе в человеке всегда наказуема. Ибо сама эта вера уже достойна наказания.