Книга Думай, как Эйнштейн - Дэниел Смит

Эйнштейн принял вызов – и отреагировал на это тем, что повторно отказался от немецкого гражданства и вышел из состава Прусской академии наук (успев сделать это до того, как его исключили бы «за еврейство»). В конце того же года он выступил с речью в Лондоне с атакой на варварский немецкий режим, заявив: «Если мы собираемся противостоять силам, которые грозят подавлением интеллектуальной и личной свобод, мы должны четко понимать, чем рискуем… Без этих свобод не появилось бы ни Шекспира, ни Гёте, ни Ньютона, ни Фарадея, ни Пастера, ни Листера».

Он пришел к убеждению, что Германия, веками погрязавшая в «рабской покорности, военной рутине и зверской жестокости», не собирается отступать от края пропасти. Наступив, пускай и временно, на горло собственному пацифизму, он заявил, что у других стран Европы нет иного выбора, кроме как готовиться к вооруженному ответу, ибо это будет меньшим злом для защиты от большего. Пока европейские дипломаты практиковали нейтралитет в злополучных поисках мира, Эйнштейн, как ни иронично, оставался одним из немногих, кто открыто и внятно призывал использовать против Гитлера силу чуть ли не с первых же дней прихода фюрера к власти. Кривой усмешкой политики тех лет выглядел факт, что в 1938 году – за год до начала войны – согласно результатам студенческого опроса в Принстоне, в качестве «величайшего из живущих людей на Земле» Эйнштейн был указан вторым после Гитлера.

Расцвет нацизма и развязывание Второй мировой войны доказали, что многолетние опасения Эйнштейна в отношении национализма и авторитаризма были не напрасны. Мысль о неспособности немецкой интеллигенции выступить против Гитлера (слишком многие из бывших коллег Эйнштейна активно сотрудничали с режимом и активно поддерживали его) не давала ученому покоя до конца жизни. Как гласит старая мудрость, когда хорошие люди бездействуют, зло торжествует…

Вытесненный со своей родины, Эйнштейн обрел новый дом в США – стране, которая радовала его в той же степени, что и бесила. Когда сенатор Джозеф Маккарти затеял свою печально известную «охоту на ведьм» 1950-х, Эйнштейн не мог не выступить против того, что счел очередной атакой государства на свободу личности. Некий Уильям Фрауэнгласс, учитель из Бруклина, которого пригласили давать показания в комиссии по расследованию «антиамериканской активности», обратился к ученому за советом, и тот посоветовал ему не сотрудничать со следствием – поскольку для ни в чем не виновного гражданина «позорно подчиниться подобной инквизиции».

На этот совет Маккарти отреагировал яростно: «Любой, – заявил он, – кто советует американцам скрывать информацию о шпионах и саботажниках, которой те могут располагать, является врагом Америки». Некоторые газеты тех лет клеймили Эйнштейна как «неблагодарного иммигранта» и «пособника врагов народа». Так, всю жизнь боровшийся за свободу Эйнштейн, даже оказавшись в «свободной стране», ощутил себя, как всегда, вызывающим подозрение аутсайдером.

Эйнштейн и социализм

Коммунистом я никогда не был. Но будь я им – я бы этого не стыдился.

Альберт Эйнштейн, 1950

В эпоху паранойи с поисками «красных под кроватью» Эйнштейну приходилось постоянно защищаться от обвинений в том, что он – якобы апологет всего худшего, что есть в сталинизме. И хотя такой эпитет, что говорить, был явно подобран с единственной целью – ужалить его побольнее, несомненно, он был продиктован именно деликатным отношением Эйнштейна к социализму, к которому стоит присмотреться внимательнее.

Эйнштейн чувствовал сходство своих позиций с социалистической моделью политики и экономики, испытывая глубочайшие сомнения в том, что бесконтрольный капитализм способен удовлетворить нужды человечества. В 1945 году он раскритиковал капитализм в эссе под названием «Есть место для свободы личности при социализме?», где, в частности, писал:

Что такое капиталистическое государство? Это государство, в котором основные средства производства – такие, как фермы, городская недвижимость, снабжение водой, газом и электричеством, общественный транспорт, а также крупные промышленные заводы – принадлежат меньшинству гражданского населения. Продуктивность направлена на извлечение прибыли для их владельцев, а вовсе не на стабильное предоставление населению жизненно важных товаров и услуг…

Еще в 1932 году он писал о своем убеждении в том, что «никакие материальные блага не помогут человечеству развиваться, даже если будут находиться в руках самого трудолюбивого работника на свете». Пятнадцать лет спустя он, для многих весьма неожиданно, начал высказываться о том, что технологический прогресс грозит обществу безработицей. Эйнштейн мечтал о стирании классовых противоречий – и социализм предлагал такую перспективу. Хотя в принципе нечто похожее предлагал и «бастион капитализма», Америка, где, как сам же Эйнштейн признавал, «никто не склоняет голову перед человеком другого класса или сословия».

И все же социализм как система, способная защитить свободу личности, всегда играл для Эйнштейна второстепенную роль. С этой точки зрения его отношение к социализму, и особенно – к той форме, какую он принял в России, было гораздо сложнее, чем это нередко воспринималось со стороны. Даже в самых дерзких своих фантазиях он никогда не выступал защитником системы управления Москвы. Даже когда большевики захватили власть в 1917-м, он говорил: «Все истинные демократы должны быть настороже, чтобы тирания нового класса левых не пришла на смену тирании старого класса правых».

Россию он не посещал никогда – из опасения, что его присутствие могут использовать для пропагандистских целей, и в 1933 году объявил себя противником большевизма в той же степени, что и фашизма, равно как и любой диктатуры. Это, разумеется, сразу же породило множество кривотолков. Однако, как писал в 1953-м Илья Эренбург Сталину «Эйнштейн направил министру иностранных дел СССР Вышинскому телеграмму с выражением возмущения советской антиеврейской политикой. Вскоре последовали заявления от президента США Эйзенхауэра, который утверждал, что американские спецслужбы никогда не вступали в контакт с арестованными врачами. 25 февраля комиссия сената по иностранным делам единогласно поддержала резолюцию конгресса США, осуждавшую «преследования евреев в Советском Союзе».

По его же словам, он не был «слеп в отношении серьезных слабостей российской системы управления», но ощущал «ее огромные достоинства» и сомневался в том, что «более слабые методы» позволили бы ей выстоять. В то же время, питая стойкое отвращение к «тотальному подавлению» личности и свободы слова, он резко осуждал «жадных до власти» политиков, которые не гнушаются самыми грязными методами для достижения своих целей. Определенно, Эйнштейн находился в явном конфликте между своими симпатиями к социалистической идеологии как таковой – и неприятием государственной машины, которая использовала ее в своих интересах. И здесь стоит отдельно подчеркнуть, что он был далеко не единственным интеллектуалом, кто при случае не отказывал Кремлю в презумпции невиновности.

Результатом этой уклончивой позиции явились атаки с обеих сторон. Москва относилась к нему с подозрением, рассматривая его призывы к созданию «наднационального правительства» как подрывную деятельность в пользу капитализма. В Америке же, хотя простая публика и обожала Эйнштейна, власти воспринимали его весьма настороженно. К примеру, досье, которое собрало на него ФБР, состояло из 1500 страниц (и оно еще не включало отдельного «дела» о его предположительно любовной связи с Маргаритой Коненковой, богемной львицей из Гринвич-Виллидж и советской шпионкой, – истории, длившейся с 1941 по 1945 год, о которой Эйнштейн предпочитал никогда впоследствии не упоминать).