Книга Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Необходимо не только удержать Кюстрин, но и вновь деблокировать его, так звучал приказ Гитлера, направленный Хейнрици, командующему группой армий «Висла». В исполнении этого приказа Хейнрици приказал 9-й армии под командованием генерала пехоты Теодора Буссе ликвидировать русский плацдарм. Генерал Буссе:

«К сожалению, 9-я армия была вынуждена готовить контрудар в самых неблагоприятных условиях, если не хотела пожертвовать храбрым гарнизоном крепости Кюстрин и не желала наблюдать, как на плацдарме глубиной до пяти километров, протянувшемся теперь от Подцелига до Шаумбурга, противник спокойно заканчивал свои приготовления к наступлению.

Рано утром 22 марта 20-я (очевидно, 25-я. – Ред.) моторизованная дивизия и еще одна танковая дивизия «Мюнхеберг» под общим командованием штаба XI танкового корпуса СС перешли в контратаку. Несмотря на хорошую поддержку со стороны артиллерии и люфтваффе контратака вскоре захлебнулась. Пехота потеряла контакт с танками, которые с ходу преодолели передовые вражеские позиции. Танки не смогли быстро подавить своим тяжелым оружием ожившие пулеметные гнезда противника и оказались весьма уязвимы относительно вражеского оборонительного огня. По уровню своей подготовки они были просто не в состоянии довести до конца такую тяжелую атаку.

Командование армии решило смириться со сложившимся положением, так как посчитало бесперспективными другие атаки на плацдарм, поскольку у противника было время закрепиться на завоеванных позициях. Несмотря на все возражения, Гитлер приказал провести новую атаку 28 марта. <…> После интенсивной артиллерийской подготовки танки прорвались до первых домов Кюстрина. (Немецкие танки не прошли и трети расстояния до реки, менее половины расстояния до Кица и Горгаста. Большинство их подорвалось на минах, было уничтожено артиллерией. – Ред.)

Однако атака пехоты снова захлебнулась по той же причине, что и 22 марта. Когда же противник, получивший к полудню подкрепление, перешел в контратаку, оставшиеся без прикрытия пехоты танковые группы (их жалкие остатки. – Ред.) были вынуждены отступить. Этот день закончился неудачно при чувствительных потерях в живой силе и технике».

Гитлер никак не мог смириться с провалом проведенных атак. Гудериан пишет:

«В этот день [27 марта] во время дневного доклада Гитлер пришел в ярость от провала нашего контрнаступления под Кюстрином. Его упреки адресовались главным образом командующему 9-й армией генералу Буссе. Последний при подготовке наступления израсходовал слишком мало артиллерийских снарядов. В Первую мировую войну во Фландрии во время подобных операций расходовалось в десять раз больше снарядов. Я указал Гитлеру на то, что Буссе не получил достаточного количества боеприпасов и поэтому не мог использовать больше снарядов, чем у него было в наличии. «Тогда вы сами должны были позаботиться об этом!» – раздраженно бросил мне в лицо Гитлер. Я привел ему цифры общего производства [боеприпасов] и документально подтвердил, что Буссе получил весь мой запас. «Тогда войска не справились с поставленной задачей!» Я сослался на очень высокие потери в обеих дивизиях, принимавших участие в контратаке, что свидетельствовало о том, что войска выполнили свой долг, проявив высокий дух самопожертвования. Доклад закончился в тяжелой атмосфере, воцарившейся в кабинете Гитлера. Вернувшись в Цоссен, я еще раз тщательно проверил цифры относительно использованных боеприпасов, наших потерь и результатов, достигнутых войсками, принимавшими участие в контрударе. Я составил для Гитлера подробный отчет, с которым отослал на вечернее заседание генерала Кребса, так как у меня не было желания еще раз ввязываться в бесполезный спор с Гитлером. У Кребса было задание получить у фюрера разрешение на мою поездку на фронт на плацдарм под Франкфуртом-на-Одере, которую я планировал совершить на следующий день, 28 марта. Я хотел лично на месте убедиться, выполним ли гитлеровский план наступления пятью дивизиями с этого небольшого плацдарма с целью прорыва блокады Кюстрина восточнее Одера.

Кребс вернулся из Берлина в Цоссен поздно ночью. Он сообщил, что Гитлер запретил мне выезжать во Франкфурт и приказал вместе с генералом Буссе явиться к нему на дневное заседание 28 марта. Гитлер рассердился из-за моего отчета, который он воспринял как нравоучение. Так что дневное заседание обещало стать довольно бурным.

28 марта 1945 года в 14.00 в узком бункере рейхсканцелярии собрался обычный круг и генерал Буссе. Появился Гитлер. Буссе было предложено отчитаться. Не дослушав до конца, Гитлер прервал генерала и высказал ему те же упреки, которые, как мне казалось, я опроверг накануне. После двух-трех реплик Гитлера меня охватил гнев. Я, со своей стороны, прервал Гитлера и указал ему на мои доклады от 27 марта, сделанные в устной и письменной форме. «Разрешите прервать вас. Вчера я устно и письменно подробно объяснил, что генерал Буссе не виноват в неудаче атаки под Кюстрином. 9-я армия использовала для атаки те боеприпасы, которые были ей предоставлены. Войска выполнили свой долг. Это подтверждают и наши необычно высокие потери. Поэтому я прошу не делать генералу Буссе никаких упреков». На что Гитлер заявил: «Я прошу всех, кроме фельдмаршала [Кейтеля] и генерал-полковника [Гудериана], покинуть помещение!» После того как присутствующие вышли в приемную, Гитлер коротко сказал: «Генерал-полковник Гудериан! Состояние вашего здоровья требует предоставления вам немедленного шестинедельного отпуска для лечения!» Я вскинул правую руку: «Я ухожу» – и направился к двери. Когда я взялся за ручку двери, Гитлер остановил меня: «Пожалуйста, останьтесь до конца доклада здесь». Я молча вернулся на свое место. Участников совещания пригласили вернуться в помещение, и обсуждение положения на фронте продолжилось, как будто ничего не случилось. Во всяком случае, Гитлер воздержался от дальнейших выпадов в адрес генерала Буссе. Два или три раза меня просили высказать мое мнение, потом – а время тянулось бесконечно – все наконец закончилось. Участники совещания покинули бункер. Кейтеля, Йодля, Бургдорфа и меня попросили остаться. Гитлер обратился ко мне: «Пожалуйста, позаботьтесь о восстановлении вашего здоровья. Через шесть недель положение может стать критическим. Тогда вы мне срочно понадобитесь». Я еще раз вскинул правую руку и в сопровождении Кейтеля покинул ставку фюрера, как оказалось, навсегда».

Однако с отстранением Гудериана от дальнейшего ведения дел проблема Кюстрина и русского плацдарма на западном берегу Одера не исчезла. Крепость Кюстрин, все еще находившаяся в руках немцев, вызывала определенное беспокойство и у русских.

Чуйков вспоминает:

«В это время [24 марта] командующий 1-м Белорусским фронтом, маршал Жуков, был вызван в Москву, чтобы подготовить последнюю фазу решающего наступления, атаку на Берлин. Перед его отъездом в штабе фронта вдруг вспомнили о странном сообщении, переданном в Ставку Верховного Главнокомандования, что город и крепость Кюстрин были взяты еще в феврале. В действительности крепость, как и прежде, оставалась в руках противника.

24 марта мне позвонил начальник штаба фронта, генерал-полковник Малинин, и спросил:

– Когда 8-я гвардейская армия собирается, наконец, взять крепость?